Я понимаю, но я никогда не была красива, чтобы жалеть об утраченном.
– Ни один мужчина не взгляни в ее сторону, – с улыбкой произнесла Тойву.
Пускай. Я знала лишь одного мужчину. И с меня довольно.
– Он ее убить. Хотеть, – добавила старуха.
Возможно.
– И она все равно его жалеть? – Тойву убрала зеркало.
– Нет.
Это не жалость, но…
К моей коже прилипла шестигранная монета.
Дирхем, подарок, принесенный с другого края моря.
Пещеры безумной Кеннике.
Его просьба сказать хоть что-то. И чужие слова, которые я бросила ему в лицо.
– Позволь его ранам затянуться. – Эта просьба далась мне с трудом.
– Нет.
– Да. – Я закрыла глаза: слишком устала, чтобы спорить. – Акку привела меня к тебе. Но я знаю, что без моего согласия ты не получишь свободу.
Хийси не умрет, пока не найдется та, кто добровольно примет ее силу и ее проклятье. Я помню старые сказки.
– Тойву спасти ее! – Голос Тойву был полон гнева.
Возможно. Но разве я просила о спасении?
– Тойву убить ее. – Костлявая рука нажимает на грудь. И ребра хрустят. Когти впиваются в кожу, готовые разодрать ее. – Съесть сердце. Тук-тук.
– Но тогда ты не получишь свободу.
Меня хватает на то, чтобы смотреть в глаза оборотня. Сколько она прожила? Сто лет? Двести? Больше? Акку подарила ей долгую жизнь, но не сохранила молодость. И тело, подточенное многими болезнями, ранами, устало.
– Почему? – спросила старуха, когда я почти соскользнула в сон. – Если не жалость?
Не знаю. Быть может, потому, что смерть – слишком высокая цена за один удар.
– Он все равно проклят, – скрипучий голос Тойву проникал сквозь сон.
Пускай. Тогда нас, проклятых, будет двое.
– Хорошо…
Я не слышу, как она уходит. Сплю. И во сне попадаю в пещеру, где чаша воды, подземный жемчуг и мужчина, который поет мне колыбельную на незнакомом языке.
Тойву возвращается спустя несколько часов.
– Он будет жить, – говорит она и кривится. – А она…
А я приму ее силу, хмельную, как молодое пиво, которое варили в Лисьем логе.
Жизнь Тойву оборвется с первым лучом солнца. Она умрет тихо, со счастливой улыбкой на губах. И утром я отнесу ее к корням старого дуба. На дно ямы ляжет медвежья шкура, а в руки Тойву я вложу ту самую шкатулку. И, повинуясь порыву, нарву букет из ромашек, васильков и колючей череды – пусть дорога души ее будет легкой, а хозяйка ледяных чертогов, в которые лежит путь проклятых душ, милосердна.
Я вернусь в хижину.
И на дверях ее подарком от бельмоглазой Акку будет висеть медвежья шкура. Она придется мне впору, заглушит голос сердца, заберет боль и оставит холод, тот, внутренний, который лишь живая кровь способна утолить.
Закрывая глаза, я всякий раз буду слышать, как где-то далеко бьется сердце.
Тук-тук.
Глава 13
Чужие долги
Янгхаар очнулся, когда и лес, и овраг остались далеко за спиной.
Кейсо