Моментально придя в себя, я отпрыгнул почти на метр, потом отбежал, ушел в перекат и замер. Согнулся, чуть выставив вперед правую ногу и отведя левую, сложил руки на рукоятях и максимально напряг плечи и поясницу. Но воины, казалось, не замечали меня. Они под вопли толпы ринулись друга на друга. Образовалась куча-мала. Так, возможно, выглядит сражение двух отрядов на поле брани.
Гомон зрителей не мог заглушить редкие крики людей, проигравших в этой королевской битве, где каждый сам за себя. Вот один пал, подломленный ужасающим ударом молота, смявшим кости. Ребра покойника вылезли наружу, орошая все вокруг алым градом. Другой проткнул соседа пикой, нанизывая его, словно речную рыбешку, разворачивая пузо и вытряхивая требуху. Но следом меж глаз нападавшего вонзилось окрашенное красным лезвие бастарда. Еще один лишился руки и попытался вгрызться в глотку противника, но мгновением позже упал без лица, а из рассеченного черепа на песок вытекла мутная серая жидкость.
Грохот толпы, ярость гладиаторов и писк сокола – все это сливалось в одно, захлестывая меня с головой. Когда-нибудь, если доведется сидеть у очага и вспоминать этот день, я решу, что поступил неправильно. Что мне стоило отбежать и затаиться, дождаться, пока врагов станет меньше, перевести дух и составить свой план? Я решу, что ошибся, когда, обнажив сабли, ринулся в бой, оглашая арену боевым кличем наемников из «Пробитого золотого». Но это будет позже, а сейчас я бросился в атаку, и сабли сверкали, подобно крыльям птицы.
Припав на колено, я пропустил над головой смертельный свист, сопровождавший лезвие боевого топора. С жаром и потаенным наслаждением всадил свои Лунные Перья в колени врага. Тот взвыл, будто голодный пес, и рухнул набок. Но еще его тело не коснулось песка, как в воздух взлетела отсеченная голова. Наука Добряка по-прежнему была со мной, и бил я лишь в три точки – в шею, колени и руки. Только удары в эти три места могли подарить не затяжную схватку, а скоротечный бой, где жизнь качается, будучи подвешенной за прохудившуюся нитку.
Резко вскинувшись, я расправленной дугой отодвинулся в сторону, пропуская за собой выпад острого жала, наконечником копья пронзившего пустоту. Глубоко вздохнув, развернулся на пятках, подныривая под древко, а потом вновь вытянул руки, изображая колосса. Рухнул очередной парень, но сперва от его плеч отвалились руки, а копье безвольно покатилось по песку, который из золотисто-белого стал мутно-алым, вязким и пахучим.
А вокруг народ падал, будто выключаемый кем-то. Один за одним. Кто без рук, кто с пробитой грудиной, иные – со скошенной головой, а кто и со вторым ртом на брюхе, откуда красным языком свисают кишки.
Чувство опасности ледяным обручем сдавило голову, и я инстинктивно присел. В тот же миг надо мной прогремел сплющенный воздух, а с ним явился черный блеск боевого молота. Я перекатился и распрямился,