Прошло не менее получаса петляний, кружений, проезда по тем же улицам, что и давеча. В конце концов, очень похоже, разумная подозрительность санчеса улеглась, и он сказал уже чуточку другим тоном:
– Дружище, сворачивайте на авениду Сан-Хуан и прите по ней до конца…
Дик кивнул и притоптал педаль газа. Машина пронеслась по одной из самых длинных улиц Ла-Бьянки, мимо полицейского поста, не обратившего на них ровным счетом никакого внимания, выскочила на окраину, попетляла меж стареньких домишек и вовсе уж жалких лачуг, выехала за город и согласно ценным указаниям Санчеса помчалась по неширокой асфальтированной дороге. Деревьев вокруг становилось все больше – не настоящие джунгли, конечно, но места пошли насквозь необжитые…
Еще минут через двадцать быстрой езды Санчес выдал очередной ориентир, и джип свернул на узкую проселочную дорогу, представлявшую собой две глубоких колеи в красноватой сухой земле. Если бы не экзотические деревья и ненашенский цвет земли, как две капли воды походила бы на российскую глубинку…
Стежки, подобные этой, человека вроде него всегда раздражают до предела – поскольку на них проще простого устроить засаду. Будь ты хоть царь и бог спецназа, не убережешься: дорога узкая, а чащоба густая, даже зеленый сопляк сможет без особого труда выпустить пулеметную очередь, а то и снаряд из базуки – и раствориться невозбранно в дебрях, прежде чем его успеешь не то что положить, а хотя бы заметить. Остается надеяться, что партизанам и в самом деле необходимо, говоря американскими оборотами, паблисити. Мазур и без объяснений Энджел знал, что всевозможные партизаны обожают журналистов – но далеко не все, между нами, взять хотя бы Кампучию, долбанный кошмар…
Впереди совершенно неожиданно открылось обширное пространство – этакая проплешина диаметром с полкилометра. Посреди нее стоял двухэтажный домик, даже издали заметно, старинный и ветхий на вид, поблизости – два вовсе уж развалившихся сарая. На небольшом участке росли аккуратными рядами какие-то злаки. Мазур подумал, что он, человек сугубо городской, и на родине-то не смог бы отличить пшеницу от ячменя, а уж здесь-то…
Меж двух рядочков копался с чем-то вроде мотыги человек в большой соломенной шляпе и потертых портках, голый по пояс. На шум подъезжающей машины он не