Обычный мир в сравнении с ней выглядел простым и скучным. Лубочный макет, не более, мыльная опера, сериал. Пастбище, плешивое или тучное кое-где, по которому бродят бараны и овцы, их пастухи и пастушки. Бродят, не подозревая, что над ними висит неустойчивая громада – над их судьбами, скромными должностями, закладными на дома, машинами в рассрочку, колледжами для их детей… Было ясно, что конструкция обрушится рано или поздно – вся или заметная ее часть. Так бывало уже не раз – и всякий раз ее выстраивали заново. И потом шаткая пирамида вновь переворачивалась, будто в невесомости. Вся тяжесть основания возносилась вверх – и какая же неразбериха царила там, наверху!
Там был разброд, пустые посулы и подвох на подвохе. Волчьи ямы, прикрытые хворостом и хвоей. Правда, попадали в них не только волки, но и волкам было не разобраться – куда ступать и чего страшиться. Никто будто и не стремился к точности и порядку, лишь несколько охранников, напоминающих пса Цербера, судили, кто есть кто и в какой степени достоин чужих капиталов. Агентства расставляющие по чину, создатели рейтингов и большого обмана – я беспристрастно наблюдал за ними, брал их оценки и сопоставлял друг с другом. Я сравнивал и усреднял, дополняя оцифрованными на лету мнениями аналитиков, плетущихся в арьергарде. Взятые вместе, подогнанные с усилием, они обращались картонным фасадом, декорациями замка, полного пустот. Они избавляли публику от того, чтобы видеть за цифрами суету и грязь, обонять неизбежную вонь, зажимать уши, зверея от шума. Суматошные реалии бытия оставались за скобками, за пределами, вне. Туда же выносился корпоративный мусор – вскипающие страсти, подводные камни, не говоря уже о борьбе за власть, не прекращающейся ни на день. Социальные взрывы и движения миллионов трансформировались в десятые доли отметок, подобных школьным. Это была смелейшая из абстракций, слишком смелая на мой взгляд, но мне не было дела до чьей-то правоты. Я использовал ее и только – точней не ее, а лишь тот факт, что ею пользуются другие. Те, чьи деньги, рано или поздно, должны достаться Семманту.
По шкале времени я углублялся далеко назад. Разные периоды проходили у меня перед глазами. Безмятежность и покой; за ними – золотая лихорадка; самый ее пик и внезапный шок, безудержное сползание вниз, к падению, к краху. Затем – тоска, обломки на океанском дне, глубокая депрессия всего и вся… Забавны были повторяемость и похожесть. Всякий вновь возникающий бум начинался с одного и того же. Несколько провидцев гнали мутную зыбь, прочие подхватывали, каждый в своем болоте – и вскоре уже весь мир бредил им в унисон. Новые фирмы росли как грибы, надувался пузырь, радужный и огромный, выдутый гигантской игрушечной лягушкой. Он ждал своего часа, своей