Полли устраивалась около него, стоя на коленях на подушечке или коврике, и между ними начиналась беседа вполголоса. До меня долетали обрывки их разговора, и, надо признать, в такие моменты Грэмом владел более добрый и ласковый дух, чем в другие дни.
– Ты выучила какие-нибудь гимны на этой неделе, Полли?
– Да, один, очень красивый, из четырех стихов. Прочитать?
– Говори, только как следует, не торопись.
После того как она декламировала, вернее, пропевала тонким голоском гимн, Грэм делал некоторые замечания по поводу манеры исполнения и наставлял ее в искусстве декламации. Она быстро все запоминала и отличалась способностями к подражанию. Главным же наслаждением для нее было угодить Грэму, и поэтому она очень старалась. После декламации гимна следовало чтение – часто главы из Библии. Замечаний делать почти не приходилось – девочка отлично могла прочесть любое простое повествование. Если в тексте шла речь о вещах ей понятных и интересных, она читала его с замечательной выразительностью. Иосиф, брошенный в яму, божественное откровение Самуилу, Даниил во рву со львами{3} – таковы были ее любимые эпизоды, причем страдания Иосифа особенно трогали ее.
– Бедный Иаков! – то и дело восклицала она, и губы у нее дрожали. – Ведь он так любил своего сына Иосифа!
– Он любил его, – добавила она однажды, – так же сильно, Грэм, как я люблю тебя. Если бы ты умер, – она приоткрыла книгу, нашла нужный стих и прочла его, – я бы поступила, как Иаков. Он не мог утешиться и сказал: «С печалью сойду к сыну моему в преисподнюю»{4}.
С этими словами она обняла Грэма ручонками и прижала его голову к себе. Помню, эта сцена поразила меня своим безрассудством: такое чувство испытываешь, когда видишь, как неосторожно ласкают опасного, не полностью укрощенного зверя. Не то чтобы я боялась, что Грэм обидит девочку или грубо обойдется с ней, но допускала, что он ответит ей небрежно и с раздражением и это будет для нее очень болезненным ударом. Вообще-то он переносил подобные излияния чувств спокойно – иногда ее искренняя любовь даже вызывала у него добродушное удивление. Как-то он спросил:
– Ты любишь меня почти как сестренка, не правда ли?
– О, я очень, очень люблю тебя!
Однако изучать характер этой девочки мне пришлось недолго. Не прошло и двух месяцев после ее приезда в Бреттон, как прибыло письмо от мистера Хоума, в котором он сообщал, что остается со своими родственниками по материнской линии на европейском континенте, к Англии теперь питает неприязнь, не намерен сюда возвращаться, вероятно, еще в течение многих лет и желает, чтобы его дочь немедленно приехала к нему.
– Интересно, как она отнесется к этому известию? – произнесла миссис Бреттон, прочитав письмо.
Меня это тоже занимало, и я вызвалась сообщить новость Полли.
Я отправилась в гостиную – в этой тихой и нарядной комнате Полли