Двадцать лет вот так жгли меня эти гребаные выблядки, двадцать лет они хлестали меня своими плетьми, но я не горел. Я не горел, а кричал им – хер вам! Вы не черти, а кучка сраного вонючего сброда! Вы сраная блевотина, вы вонючее дерьмо! Хер вам! Хер вам! Хер вам! Хер вам! Хер вам!
И вдруг я почувствовал сильный пинок под зад. Моя задница была и так уже качественно исполосована сраными огненными плетьми за последние двадцать лет, но это было какое-то новое ощущение. Я почувствовал, как мне дали смачного пинка под зад, и я полетел. Полетел прямо из гребаного сраного ада и вновь оказался посреди прерии, там, где двадцать лет назад я оставил стадо бизонов, но сейчас бизонов уже не было.
Я лежал посреди прерии, сильный ветер обдувал мою обожженную задницу, и я подумал – не иначе как сам дьявол потерял надежду сжечь меня своим сраным огнем и выпнул прямо из своего гребаного ада, дав смачного пинка под зад. Хер вам, хер вам, черти, подумал я. Хер вам, сраные ублюдки. Я лежу тут, и мою задницу приятно обдувает освежающий сильный ветер. Хер вам, куски дерьма. Я отчетливо слышу зов последнего ветра Дикого Запада.
После рассказа Билли все внезапно, не сговариваясь наводят стволы на Джесси. Пауза. Все с опаской смотрят на храпящего Джо. Все понимают, что если начать стрельбу – может проснуться Тот, кто Спит. Все смотрят на Джесси. Джесси ничего не остается, кроме как начать свой рассказ.
Сцена 6
Рассказ Джесси о добре
Джесси. В тот вечер, когда мы разошлись, на меня напала хандра.
Обычно в таких случаях – когда я начинал немного хандрить – мне достаточно было снести пару голов каких-нибудь проходящих мимо кретинов или избить до полусмерти какого-нибудь жалкого неудачника. В этот раз хандра была особенно сильной. Я отправился в таверну Спенсера, что находится в двух милях от таверны Джо, решив наконец-таки выбить остатки мозгов из этого болвана, который там обычно разливал свой отвратительный виски. Вы все знаете это место. Помните, мы наведывались туда пару раз и оба раза неслабо там почудили, напоследок выбив глаз хозяину.
Но когда я его увидел, я почему-то вдруг произнес: «Ну что, Спенсер, как твои делишки? Не хворает ли семья?» Он вздрогнул, решив, что я издеваюсь, и грубо ответил: «Семья семьей, а ты иди своей дорогой, кретин». Обычно на такие речи я даже не отвечаю, а сразу сношу башку вообразившему, что может говорить такое безнаказанно. Но тут, не знаю почему, я вдруг сказал примирительно: «Да ладно, Спенсер, старина, расслабься и налей мне лучше пару стаканчиков твоего дерьмового напитка». Он оторопел, решив, что я что-то задумал и явно собираюсь здесь неслабо пошалить. Я видел, что он был перепуган до смерти, но, собравшись с духом, взял ружье и сказал мне: «Если ты сейчас