Люди быстро привыкают ко всему, если это не мешает их жизни, и уже успели привыкнуть к этим чудачествам, или таинствам и священнодействиям хозяина дома, которые стали негласным ритуалом памяти и воплощением живой любви. Только не могли привыкнуть к слепоте, которая мутными франкскими стёклами, очками, легла на старческие глаза, и никто из смертных не в силах снять эти очки.
Только по-прежнему гасли звёзды и загорались зори, кончалась ночь, и начинался день, и Якуб Дилкушод, как ветка с тяжёлыми плодами, свой низкий отдавал поклон окружающему миру, а душа его на крыльях мысли устремлялась под высокий чистый взгляд Всевышнего. И однажды в унылой череде ранних зимних вечеров, стариковская душа не удержала тревоги, и та из груди старика через голову вырвалась наружу чёрной птицей печали, забилась в тесноте человеческого жилища, а после сжалась до размера печного уголька, упала, но не погасла.
Поднялся старик, вытянул вперёд правую руку, на ощупь подошёл к тому месту, наклонился, подобрал уголёк, вложил назад, в своё сердце, и, уже в который раз, заученно подошёл к старому дутару, по-прежнему висевшему на стене.
Эти струны, как говорил Якуб, ещё помнят руки любимой Саодат, когда она была молодой, красивой и здоровой – живой, и помнят неловкие пальчики Азиза, когда был тот ребёнком, искренно любящим своего отца.
Правда, наш Лукман, живой реальный человек, а не мифический герой, о котором говорится в Священном Коране, как о муже мудрости и добродетели, не стал сегодня слушать воспоминания старого друга – дутара и вызывать бестелесные призраки минувших дней сквозь пелену слепоты.
На этот раз он тихо погладил разбитый корпус музыкального инструмента, поцеловал старого плюшевого медвежонка и фотографию супруги, будто прощался с ними навсегда, подозвал Рекса и объявил всему кишлачному народу, что совсем оправился от потрясения. Он чудесным образом вкусил горячей самбусы, таджикского запечённого пирожка с мясом и луком, из рук ало-голубой красавицы, по имени Жизнь, и снова ощутил себя юношей. Вот только глаза… А что глаза? Они не помешают ему вместе с собакой на днях отправиться на поиски сына – спуститься в долину и найти там Азиза. Азиз, его мальчик, ждёт в Душанбе своего отца, Якуба Дилкушод, поскольку старик нужен своему сыну. Старик придёт и попросит прощения у своего сына за былую пощёчину.
«Я нужен Азизу. Я должен его найти, – сказал старик и решил собираться в дорогу. – Я должен принести слово мира.
Вот что было с ним, и какая мысль посетила старика.
Люди наперебой кинулись отговаривать старика от опрометчивого и безрассудного шага, на их взгляд. Они испугались этой сумасбродной идеи, – какой шайтан нашептал эти мысли, да поразит Аллах его семя, и пусть порождение ночи встанет на голову,