И все же сегодня, несмотря на обоюдную нелюбовь, Охлопкова и Добров находились по одну сторону баррикад, а мы все – по другую. Ни для кого повод для собрания не стал открытием: новость о нелепой гибели пациентки распространилась по больнице со скоростью, которой могли бы позавидовать в ЦУПе или НАСА, и все понимали, что сейчас последуют репрессии. Добров страшно не любит скандалов. Памятуя о печальной судьбе своего предшественника, уволенного за многочисленные злоупотребления, он старается действовать так, чтобы комар носа не подточил.
На лице главного застыло постное выражение. Косвенно он нес ответственность за то, что произошло, но все же в полной мере вина ложилась на Охлопкову как на завотделением, где произошла трагедия. Поэтому именно она встала, привлекая всеобщее внимание, а Добров остался сидеть, буравя взглядами ряды людей в белых халатах. У Елены Георгиевны особая манера вести «допрос» провинившихся. Голос ее при этом спокоен, лицо ничего не выражает, и лишь глаза, превращающиеся на время в две узкие щелочки, демонстрируют, насколько заведующая раздражена.
– Жанна Афанасьевна, не расскажете ли нам о том, что вы натворили? – начала она, и я почувствовала, как рука девушки, лежащая на подлокотнике рядом с моей, напряглась. Я специально выбрала место рядом с Жанной, хотя все остальные, по-видимому, инстинктивно старались дистанцироваться, так что вокруг нас образовалась зияющая пустота из незанятых кресел.
Медленно, словно во сне, Жанна поднялась со своего места.
– Пациентке… – начала она, но тут вмешался Добров.
– Нине Митиной, – с нажимом поправил он, пытаясь таким образом разрушить дистанцию врач – пациент, указывая нам всем на то, что умершая была человеком, а не просто койко-местом без имени и фамилии.
– Д-да, – пробормотала Жанна, ни на кого не глядя, – Нине… Митиной был введен лидокаин с эпинефрином один к ста тысячам…
– Что потом? – резко спросила Охлопкова, так как Жанна снова запнулась.
– Частота сердцебиения и давление выросли. Мы их снизили, и больная стабилизировалась. Через десять минут после стабилизации у нее остановилось сердце…
– Иван Денисович, а вы, похоже, где-то витаете? – внезапно обратился Добров к оперирующему хирургу. Тот дернулся, как будто его ударили током. – Сядьте, Жанна Афанасьевна, – продолжил главный, – а мы послушаем того, от кого зависел исход данной операции. Итак, доктор Ладога, что произошло после остановки сердца?
Я искренне сочувствовала Ване. Он имел приличный опыт работы и считался в отделении хирургии одним из «подающих надежды». Операция, честно говоря, была плевая, и то, что случилось, просто не должно было произойти!
– Была произведена полная реанимация, – деревянным голосом ответил Ваня на вопрос Доброва. – Сначала мы подумали, что у пациентки побочная реакция на лидокаин, но оказалось, ей вкололи три миллиграмма эпинефрина один к тысяче вместо лидокаина с эпинефрином один к ста тысячам…
–