– Натан… – начала я.
– Тсс, – сказал он, снова укладывая мою руку вдоль туловища и поглаживая ее. – Молчи и отдыхай. Доктор Черлетти сказал, что первые несколько сеансов могут быть трудными.
– Все изменилось.
– Доктор говорил, что ты можешь забыть о чем-нибудь. Не беспокойся об этом.
– Хорошо, – сказала я.
Не люблю разрушать очарование. Посмотрев на свою левую руку, я увидела, что она в гипсе. Я коснулась его прохладной поверхности и застонала от боли: у меня явно был перелом.
– Что случилось?
Я посмотрела ему в лицо, которое сильно изменили чистый, гладкий подбородок, короткая стрижка и все остальное, чем он успел обзавестись в этом мире. Но с первого взгляда было ясно, что передо мной все тот же упрямый Натан.
– Я сломала руку, – сказала я, хотя это и так было понятно.
– Да, – подтвердил он. – Несчастный случай.
Я попыталась приподняться.
– Не вставай. – Натан взял меня за плечи, чтобы уложить обратно в постель, но я вздрогнула от его прикосновения: я поняла, что умру, если он прикоснется ко мне вот так после всего случившегося.
– Не надо, – попросила я. – Кое-что изменилось.
– Что ты имеешь в виду?
– Я не отсюда. Я не та, за кого ты меня принимаешь.
– Дорогая, я знаю, что ты сбита с толку, – сказал он, присаживаясь.
Но я уже не слушала. За окном кое-что изменилось. На одной из крыш появился рекламный щит, возвещавший о том, чего никогда не было в моем мире.
– Какой сейчас год?
Он попытался сохранить спокойное выражение лица и только сжал мою руку:
– В другой комнате есть снотворное. Врач сказал, что оно совершенно безвредно…
– Натан, какой сейчас год?
– Тысяча девятьсот сорок первый, дорогая. Первое ноября сорок первого года.
– Ну конечно, – сказала я. – Теперь я все припоминаю.
Пока он гладил меня по волосам, я старалась улыбаться. Я смотрела на рекламный щит. Мятно-зеленые буквы высотой в человеческий рост были вписаны в круг:
Сорок первый, мир других вариантов и других провиантов! Такси старых моделей, сигналящие на улицах; полицейские, одетые в мундиры с медными пуговицами и кричащие с Шестой авеню; гигантские женские шляпы, что проплывают мимо ворот Патчин-плейс, словно медузы; толпы мальчишек, задирающих девочек; запахи сигаретного дыма и жареных каштанов; сгущающие воздух выбросы из заводских труб – вот он, Манхэттен, того времени. В этом мире мой Натан ни разу меня не покидал. Более того, он на мне женился.
Итак, я могла бы прожить по меньшей мере три жизни. Жизнь в 1918 году, где муж был на войне. Жизнь в 1941 году, где он оставался вместе со мной. Не было сомнений в том, что именно процедура