Напряженные плечи Эдуарда упали вниз, он несколько раз неравномерно поморгал и снова расслабился.
– Что, доктор, разве я похож на человека, который не добился своих целей? ― мужчина ухмыльнулся, подперев губы согнутым указательным пальцем, но в его глазах мелькнула печаль.
– Вы один из самых успешных ученых и предпринимателей этого десятилетия, но счастливы ли вы? ― Корнелий опёрся локтями на стол, внимательно вглядываясь в лицо сидящего перед ним Эдуарда. За мгновение на его лице пробежало несколько разных эмоций, от тоскливой улыбки до обиженно поджатых губ. Мужчина хотел что-то сказать, но остановил себя. Ротенгоф сидел с приоткрытым ртом начатой фразы до тех пор, пока не согнал с лица лишние эмоции.
– Честно сказать, отношения с женой оставляют желать лучшего… ― равнодушно произнес он, ― но мы здесь, вроде как, говорим о моей дочери?
– Всё верно, господин Ротенгоф, но ваши взаимоотношения оказывают непосредственное влияние на становление характера Розы. Обстановка в семье ― это очень важный аспект взросления ребенка. Родители ― это агенты первичной социализации…
– Доктор, вы слышите? ― Эдуард прервал нравоучительную речь Корнелия, который, наверняка, хотел сказать ещё не менее пяти предложений по поводу влияния семьи на ещё не сформировавшуюся личность.
– …Э, дождь? Гром? ― непонимающе спросил Стурлссон.
– Нет, не это… Розу не слышно. Двадцать минут назад ещё гремела керамическая посуда, и скрипели половицы, но теперь тишина… ― отец девушки настороженно посмотрел на двери.
– Не понимаю о чём вы, ― Корнелий нахмурился и подтянул очки к носу, ― я и двадцать минут назад ничего не слышал.
Доктор намеревался продолжить свой опрос, но Эдуард вскочил с кресла и помчался двери, что-то гневно бормоча себе под нос.
Эдуард бормотал, что Корнелий излишне глуховат, но тот, разумеется, не расслышал, а лишь привстал за столом от неожиданных движений мужчины.
Ротенгоф выбежал из кабинета и в одно мгновение свернул на кухню.
Окно было распахнуто настежь, измоченные дождем занавески жалко трепыхались от неистовых порывов ветра, небольшой табурет был пододвинут к подоконнику, на нем неумолимо ширились лужи, наплаканные злыми облаками. На столе стояла пустая кружка, каждая из трех пачек печенья разных сортов пустовала наполовину, крошки, сносимые сквозняком, балансировали на краю стола. Розы не было.
Сквозняк пробежался и по коже Эдуарда, поглощая его тело своими зыбкими тревожными объятьями. Мужчина растерянно запустил руки в волосы, его глаза бегали по углам.
В это время на кухню подоспел Корнелий, который заподозрил, что что-то всё же произошло.
– Боже, мой! ― воскликнул Стурлссон, прикрыв рот рукой.
Он хотел добавить «Мои занавески», но вовремя удержал этот эмоциональный порыв, посчитав неуместным в данной ситуации беспокоиться о занавесках.
– Куда она могла исчезнуть? ― Корнелий то ли спросил у Эдуарда, то ли размышлял