Произведения перекликаются между собой – по героям, по темам. Ну что же: многосторонний анализ проблем, хор, где разные голоса то вторят друг другу, то вступают в борьбу. В этом – плюсы и минусы сборника: можно заметить взаимную связь, усиление – а можно сказать: «Повторяется автор». Но ведь и жизнь повторяется. Разные эпохи, страны – а река времён-то одна!.. Хотя с этим можно поспорить. Но страх смерти – один. И стремление к невозможному. И проблема выбора. И не случайно из эпохи в эпоху – о чём в сборнике тоже написано – многие властители, стремясь к расширению держав, стремились к достижению бессмертия.
Сборник. Разные персонажи: Александр Македонский – и медсестра Великой Отечественной войны; кот, рвущийся к возлюбленной через все преграды, – и человек, рисующий ёжиков на готовом растаять снегу; флотоводец Чжэн Хэ – и улитка, ползущая через асфальтовую дорогу; кентавр Хирон – и мастер-кукольник, в разорённом городе дарящий детям сказку; человек, борющийся с Богом и пытающийся создать Бога, – и человек, наблюдающий, как уничтожают статую бога… И другие персонажи. Желающий прочтёт.
Река времён… Плывущий меняется. Восприятие, стиль… При чтении старого возникает искушение изменить. Где-то ему поддаёшься, где-то нет. Чаще – нет. Интересно опубликовать вместе старый вариант и новый. Но это – для будущих изданий.
Составление сборника – и синтез, и анализ. В связи с этим – замечание об эссе про Печорина. На первый взгляд, оно чужеродно сборнику и попало в него по случайной причине. Но по сути – органичная часть. С одной стороны – интересен опыт разбора чужого творчества одновременно с написанием своих произведений и сведения их воедино. Происходит совмещение исследователя и объекта исследования. В результате возникает стереоскопическое изображение, становятся различимей внутренние механизмы, связь случайности и закономерности – и трудность их выявления. Видишь, как то, что со стороны может показаться чётко продуманным замыслом, на деле слагается из ряда случайностей, – и как единая воля сплавляет их в новую неразделимую сущность. И понимаешь, как можешь заблуждаться, ища исходные слагаемые, – и как много интересного можно узнать в результате поиска.
С другой стороны, рассматриваемый персонаж соответствует обоим вариантам названия сборника – со своими силой и страхом, со своею борьбой, хоть, увы, направленной на разрушение и зло – и тем, что рассматриваются эпизоды, становящиеся решающими – и в его, и в чужих жизнях. И опять – тема рока и смерти. И ещё – перекличка идей: лермонтовский герой размышляет о ничтожности людей перед небом – и о поддерживавшей их в отдалённые времена вере в участие неба к их жалким делам. А мои персонажи в ряде рассказов и сознают свою малость, и пытаются повлиять на весь мир. И, хоть, конечно, абсолютных целей им не добиться, – но порой удаётся достичь невозможного!
Мощь и мука
Волшебная музыка
Двум титанам – Я.Э. Голосовкеру и А.Н. Скрябину посвящается[1]
Мальчик был маленький и смуглый. Чёрные глаза его внимательно смотрели на старика, но порой, когда тот отворачивался, выражение скуки проступало на лице слушающего, тут же вновь сменяясь заинтересованным и почтительным. И старческая рука касалась порой его плеча – тоже смуглая, но не настолько – скорей, загорелая, выдубленная солнцем и ветром. Жилистая, натруженная рука. Они сидели, в жалких лохмотьях, старик и мальчик, и лучи заходящего солнца озаряли их лица. День закончился. Ещё один день их жизни. Хотя можно ли назвать это жизнью? Старик поднял голову, и багровым стало лицо его в лучах заката, и замер мальчик: величием и мощью дышал облик старца – страшной, невиданной мощью. Воплощением Разрушителя, Шивы казался старик, и рухнул малыш перед ним на колени, и в страхе ждал смерти – для себя – и для мира. И когда коснулась его рука, подумал он: «Всё», – и покорно склонил голову. Но рука подняла его с колен – старческая рука, но сильная, и с насмешкой – печальной и усталой – взглянул на него старик. «Да, вот кому приходится рассказывать это. А, впрочем, и я-то чем лучше? Я, жалкий раб, выполняющий грязную работу, которой тут гнушаются все – кроме таких же презренных рабов, как и я – тех, кого за людей не считают. Я раб – и живу. Живу – к стыду своему. Я, Хранитель Пещеры. Последний. Бывший – ибо нет храма, и нет хранителя – есть лишь жалкий раб, носящий то же имя. Носивший. Теперь – лишь кличку. И всё же! Когда вспомнил я о Пещере – сам Гелиос содрогнулся и поглядел мне