Долгоруков звонко рассмеялся, не утерпел и расцеловал приятеля.
– Что же ты хочешь за это чудо? Я дам любую цену, – сказал он, весь горя нетерпением.
– Это подарок, – отвечал Толстой.
– Вот за что люблю моего Федю!
Долгоруков наполнил бокалы и предложил тост за лучший в мире лейб-гвардии Преображенский полк. Денщик принес трубки, и разговор принял более серьезный оборот.
– Где же ты теперь? – спросил Долгоруков, с недоумением разглядывая неказистый мундир Толстого, словно только что его заметил.
– В Нейшлотском полку, – отвечал Толстой с невольной горечью.
– Батальонным?
– Взводным.
– Боже мой, Боже мой!– Долгоруков прошелся по комнате. – Ах да, эта история с покойным Резановым, которому ты, кажется, надавал по щекам.
– Всего лишь сообщил несколько сведений об его матушке, – уточнил Толстой.
– Но с тех пор минуло три года! Можно ли так долго терзать за один проступок? Уверен, что государь тебя простит, когда узнает об этом.
– Я писал государю, и не раз.
Собеседники замолчали. Долгоруков, конечно, не мог подвергать критике своего венценосного друга и благодетеля. А Толстой из деликатности не смел на него сетовать.
– Однако я этого так не оставлю, – пообещал Долгоруков, подумал с полминуты и предложил:
– Иди ко мне в отряд. Мне нужны храбрые офицеры.
– Об этом я хотел вас просить, – просиял Толстой.
– Я не буду слишком отягощать тебя службой, – вслух размышлял князь. – Ты будешь при мне что-то вроде адъютанта, и твоею обязанностью будет содержать стол для меня и всех желающих офицеров. Так, чтобы мы в этом походе чувствовали себя комфортно, как на Красной Горке во время маневров. Я уже не мальчик питаться всухомятку.
– D’accord,3 – отвечал Толстой.
– И ещё. Ты нужен будешь мне для одного, но отчаянного дела. После этого ты вернешься в гвардию, но не поручиком.
По новому приказу каждое утро все служители обязаны были обмывать голову, плечи и грудь холодной водою, если не стоял мороз и с неба не сыпались камни. Голые до пояса солдаты сбегали к озеру по мосткам, зачерпывали воду ведром и с диким воплем выливали себе на голову. Затем они трусцою отбегали, попутно толкая робеющих товарищей. Из бараков солдат уже в форме вели в так называемую столовую, за длинные столы под навесами, в последний раз плотно, по-домашнему кормили кашею с мясом и даже с добавкой, и наливали по чарке хлебного вина, которое считалось полезным перед долгим походом в нездоровой местности. Вино полагалось запивать глотком клюквенного сыропу против цинги, но бывалые служаки, набравши за щеку, сплевывали это лекарство в сторонке на траву, чтобы вместо цинготной болезни не приобресть понос.
Затем, уже полностью нагруженные,