Из-за двери горницы, где происходил совет, доносились громкие голоса и выходили иногда чиновники – военные и статские – с какими-то бумагами и портфелями, с лицами, побагровевшими от усердия или, напротив, блаженными, как у сытых котов, отходящих от опустошенной миски. Каждый раз, когда из комнаты появлялся какой-нибудь господин или сразу несколько возбужденных господ, казалось, что вот сейчас пробка прорвется, из-за двери хлынет весь консилиум, и генерал наконец начнет принимать. Однако вместо одного чиновника вбегали сразу двое, а тот полковник, который куда-то убегал с одним документом, прибегал обратно с целым ворохом отчетов. Голоса за дверью, которые почти улеглись и бубнили едва различимо, снова возбуждались и начинали галдеть с удвоенной энергией. Время совещания перевалило за час. Сидевший за столом перед дверью адъютант – чернявый горбоносый молодой человек с бакенбардами до кончиков рта, похожий на гишпанца, – все это время что-то увлеченно писал, изредка поглядывая на посетителей вкось, чтобы не встретиться с ними взглядом и не дать повода для поблажки.
Приема у генерала ожидала недурная, подвядшая дама провинциального вида с претензией на столичность. Дама приехала просить о переводе её болезненного сына, прапорщика, едва поступившего на службу, в другой корпус, на побережье, где он будет находиться при штабе, в более терпимых условиях климата. Дама эта была соседкой Долгоруковых по тульскому имению и даже «носила на руках» Пьера и Мишеля, когда они были совсем крошками, а ей было всего… ну, не важно. Так что, будучи отчасти знакомой, она надеялась разжалобить генерала воспоминаниями, но по возможности пустить в действие и остатки своего очарования.
Следующий проситель генерала был нахрапистый русский купец, который хотел продать отряду партию сухарей, минуя посредничество хищных провиантмейстеров. Третий, инвалид из «суворовских ветеранов» никак не мог получить у губернатора ссуду на строительство дома и надеялся, что всемогущий князь решит его затруднение единым росчерком пера.
Четвертый посетитель был Федор Толстой. Американец был в шинели с крыльями и забрызганных грязью сапогах, в походной фуражке вместо шляпы. На коленях он держал что-то вроде круглой шляпной коробки, украшенной диковинным геометрическим рисунком.
«Какой неприятный, наглый взгляд. На кого же похож этот