– Ты мне об этом не говорил. Не упоминал, что ты…
Поль со смехом откинул назад голову:
– Нет же, глупая. Я не в его вкусе и вообще не из таких. Но этот миловидный блондин из нашего класса, Жак Виллет… Ты не замечала, что Прово всегда выбирает его играть пастушков и лепечет, что мягкие запястья Жака выражают достоинство?
– Не замечала, – призналась я.
– Вот в чем твоя проблема. Ты не замечаешь. Редко слушаешь. Все время витаешь где-то мыслями. Вот почему Прово травит тебя. Он считает, у тебя задатки великой актрисы, но одним талантом карьеры не сделаешь. Подготовка и собранность – вот что нужно.
– Ну вот, теперь ты говоришь, как он, – проворчала я.
Мы дошли до пансиона, ветхого здания в бедном районе, населенного студентами и пьяницами. Пока я размышляла над словами Поля, он откопал в сумке ключ и сказал:
– Полагаю, ты не замечаешь и того, что у тебя есть еще друзья в Консерватории? По крайней мере один. Некая девушка утверждает, будто знает тебя очень хорошо.
Я вздрогнула:
– Кто?
– Мари Коломбье. – Поль вставил ключ в замок. – Она в классе у Сансона. Ее приняли в этом году. Мари услышала, как кто-то упомянул тебя, и начала рассказывать, что была твой лучшей подругой в Граншане, и с того момента, как ты вышла на сцену в рождественском спектакле, она знала: тебе суждено стать актрисой. Утверждает, что ты играла роль Товии невероятно убедительно: когда открыла глаза и объявила, что зрение вернулось к тебе, все зрители рыдали.
– Я играла архангела, а не Товию. – Я помолчала. – Ты уверен?
Мы стояли в сумрачном холле пансиона; с потолка на нас хлопьями сыпалась краска.
– Да, уверен. Ты ее знаешь?
– Знала. Мы дружили в монастыре, но мне казалось, она переехала во Фландрию. – Я пошла вслед за Полем по скрипучей лестнице и коридору, не обращая внимания на мышей, сновавших под щелястыми досками пола. – И я играла не Товию.
Поль шикнул на меня. Студентам, снимающим комнаты в пансионе, не позволяли приглашать гостей на ночь, хотя я уже не раз ночевала здесь, когда было поздно возвращаться домой, делила со своим другом узкую постель и прижималась к нему, чтобы согреться. Если нас поймают, Полю придется уплатить за комнату вдвое. К тому же кто-нибудь мог сообщить о моих похождениях Жюли, которая полагала, что я остаюсь на ночь в квартире у подруг, если вообще удосуживалась заметить мое отсутствие.
Только мы вошли в комнату Поля, где не было ничего, кроме жесткой постели, стула и ломаного стола, я принялась объяснять, как будто это имело чрезвычайно важное значение:
– Мари вместо меня исполнила роль пастушка. Товию играла другая девочка. А та, которую назначили быть архангелом, заболела, и я заняла ее место.
Поль хмыкнул:
– Выходит, твоя подруга Мари – лгунья. И, смею сказать, к тому же немного потаскушка.
– Потаскушка? – Сняв с себя шаль, я забралась в постель и до подбородка натянула побитое молью одеяло. – Почему ты так говоришь? И, Поль, есть у тебя сыр и хлеб? Я ужасно голодная.
Он вытащил из-под кровати