К тому же там никто не откликнулся.
В 22-й отозвался женский голос, который я сразу сбросила. Женщины мне не были нужны.
В 33-й и 44-й оказалось пусто. Видимо, их молодые хозяева были на работе.
Мне осталась последняя из возможных – пятьдесят пятая.
Я сделала паузу и подсчитала, что она на четырнадцатом этаже. Это походило на правду: с Ведьмой мы ехали долго.
Если и там ожидал облом, то означало, что дяди Коли нет дома и в этот день все напрасно.
Могло быть и хуже: если я ошиблась и на самом деле Райка нажимала разные кнопки, то поиски расширялись до невозможности.
Но мне все-таки повезло.
В 55-й, хоть и не сразу, приняли вызов.
– Дядя… Коля… – теряя уверенность, выдавила я. – Это…
– Кто это?
В голосе не было раздражения, он звучал устало и почти равнодушно, но как-то очень по-мужски..
– Это я…
Я замолчала.
При всей глубине подготовки я забыла решить заранее, что именно сказать.
Но врать я умела и соображала быстро.
–…Я, Аня!
Я перевела дух.
– Мы с подругой у вас были. Я, кажется, оставила заколку. Можно посмотреть?
– Ну входи, – помолчав, согласился невидимый дядя Коля. – Посмотреть можно всегда.
Щелкнул электрический замок, дверь отворилась на сантиметр.
Она двигалась медленно и бесшумно, словно хотела сказать, что впускает меня в мое будущее.
Это было смешно, но я чувствовала именно так.
В подъезд я вошла, как в пещеру чудес.
В тот раз я слегка трусила. Сейчас шла уверенно, зная цель и все замечая.
Дяди Костин дом был средним. Не таким бомжовским, как наш, но и не элитарным – с цветами на окнах и диванчиками у лифта, где мне тоже приходилось бывать.
Тут все было обычно: в меру чисто, в меру ободрано.
Наркоманы не расписали стены из баллончиков, но на синей притолоке лифтовой двери чернела короткая фраза, сделанная маркером.
Она утверждала, что некий человек является пассивным гомосексуалистом. Две средние буквы фамилии были размазаны, но я поняла, что речь идет о нынешнем президенте.
Сам лифт не работал. Красная кнопка тупо горела на панели, из шахты не слышалось ни звука, не веяло ветерком.
Я завернула на «пожарную» лестницу и не спеша пошла вверх.
Мои уши слышали все, что можно в многоквартирном доме: плач детей за дверьми, осторожное тявканье собак, редкие голоса, доносящиеся не пойми откуда.
Мой нос ощущал все запахи, я принюхивалась туда и сюда, как крадущаяся кошка.
Пахло курицей, жаренной с чесноком, дешевыми пельменями из «Полушки», отдушкой от стирального порошка, еще чем-то – но варящимся самогоном не несло. Все-таки дом был относительно приличным.
Сильнее всего воняло мусоропроводом. В нашем двухэтажном полубараке, ясное дело, такого не имелось, этот запах был особенно неприятным.
Четырнадцатый