Ну и так далее. Под этот разговор тоже немного выпили и закусили. Время перевалило за полдень. В хоромах становилось жарко. Вельяминов приказал открыть окно. Пришёл человек и выставил окно совсем. Также Вельяминов приказал, и из подвала принесли холодного свежего кваса. И мёда! Кирюхин расшпилился и сказал, что хорошо здесь, так бы и сидел до завтрева.
Но не успел он рот закрыть, как пришёл посыльный и сказал, что он от Смыкова и тот зовёт Кирюхина к себе на пристань, потому что люди расшумелись и их надо унимать. Кирюхин тяжело вздохнул, поправил шапку и вышел.
Когда Маркел и Вельяминов остались вдвоём, Вельяминов вначале молчал, а потом ещё раз спросил у Маркела подорожную. Маркел дал. Вельяминов поставил в ней перстневую печать, ещё раз перечитал, потом спросил:
– Так ты в кызылбаши едешь?
– Ну, туда, – сказал Маркел, подумавши.
– Опять, что ли, за слоном? – Маркел молчал. Тогда Вельяминов прибавил: – Дался же вам этот слон. В прошлом году Федька Ряпунин за ним ездил. И тоже молчал! Я у него спрашивал, а он как не слышал. А сам смотрел в пустое место и подмигивал. Вот так!
И тут Вельяминов в самом деле показал, как моргал Ряпунин. Маркел настороженно спросил:
– Как это?
– А вот так! – ответил Вельяминов и ещё раз показал. Потом прибавил: – Ему говоришь: Феодор! А он не отзывается.
– А слон что?
– А слон ничего! Слона же тогда уже не было! Слон ещё под Саратовом сдох! Федьку привели сюда уже тогда, когда его наши подобрали. Он же в кустах валялся, как собака. И уже чуть дышал, между прочим. И как только его лихие люди не убили, не ограбили?! Тут же у нас злодеев знаешь сколько? Да их тут кишмя кишит, они под каждой корягой! И мне с ними бейся! А как биться? И чем? Ты сюда приехал и уехал, а я здесь сколько уже сижу? У меня сто пятьдесят стрельцов, а у него пятьсот!
– Как это пятьсот? – сказал Маркел. – Да говорили, сто!
– Кто говорил? – гневно спросил Вельяминов.
– Ну, говорили люди, – уже со смущением сказал Маркел.
– Да если бы сто! – сказал Вельяминов, криво усмехаясь. – Да я бы давно их всех передушил! А так пятьсот, и то это уже зимой. То есть пятьсот – это тех, кому зимой деваться некуда, вот они и сидят здесь по норам, а остальные кто куда расходятся, зимуют. Зимой на такого глянешь и не скажешь, кто это. Холоп холопом! А летом ему только попадись! И вот летом их на той, на горной стороне так и кишит. Их там сейчас, может,