Хармид заинтересовался. Землепашцы – это хорошо, значит, умеют выращивать пшеницу. И мужчин как раз четверо. Дети, конечно, обуза, но, если не купить, женщины ожесточатся, для домашней рабыни это плохо.
– Сколько хочешь? – спросил он.
Синд заулыбался.
– Сто пантикапейских драхм за мужчину, восемьдесят за женщину. Двое ребятишек – по пятьдесят. Всего выходит тысяча.
Сосчитав в уме, Хармид понял, что синд сильно округлил сумму, но торговаться не стал.
– Может, совы есть? Тогда скидку дам, – не унимался работорговец.
– Не-а, – иларх цыкнул уголком рта.
Он знал, что синды ведут активную торговлю с Афинами, поэтому ценят аттические деньги.
«Еще чего, сов ему подавай, – недовольно думал он. – А куда девать серебро, которое чеканит Кизик?»
Не ожидавший такой сговорчивости продавец решил пойти покупателю навстречу.
– Вон ту девку могу заменить на кого покажешь: похоже, она больная.
Хармид уставился на тоненькую, словно тростинка, язаматку с шапкой черных волос и покрытым россыпью красных пятен лицом.
Двое верзил уже расталкивали рабов, чтобы оттащить ее в сторону. Соплеменники уперлись, не пускают – сдвинули плечи, сомкнулись вокруг девушки. Защелкали плети, послышались крики боли. Женщины завыли. Поднялся такой гвалт, что иларх махнул рукой.
– Не надо. Всех беру.
– Как скажешь, – удивленно протянул синд, – я хотел, как лучше.
Вскоре связанные попарно рабы двинулись в сторону гавани.
У причала одномачтовые лембы терлись бортами о пеньковые бухты. За молом на внешнем рейде покачивалось несколько триаконтер[108] со свернутыми парусами. Стая кричащих чаек накрыла только что пришвартовавшуюся рыбацкую лодку. От дейгмы[109] сразу же потянулись грузчики с корзинами.
Сначала в лемб завели лошадей. Затем рабы, держась за решетку, прошли цепочкой по борту и спустились на дно. Матросы растянули сверху рогозовое полотнище.
Хармид с товарищами устроились на полубаке, под жердяным навесом. Дело сделано, так что теперь можно расслабиться. По рукам пошла ойнохоя с вином. Закусывали овечьим сыром, но на еду не налегали, ведь каждому было ясно: при такой качке морская болезнь неизбежна.
Когда лемб вышел в Апатурский залив, иларх приказал привести больную язаматку.
Та настороженно смотрела из-под длинной челки.
– Развязать? – спросил Памфил.
– Не надо… – казалось, Хармид раздумывает. – Может, придется ее за борт выкинуть, пока других не заразила.
Вдруг спросил:
– В команде есть кто-нибудь, кто говорит на скифском языке?
Каламид привел гребца.
– Спроси ее, что с лицом. Болеет? – приказал иларх.
Тот перевел.
– Нет, – ответила рабыня, вскинув на грека полные тревоги глаза, – я соком сон-травы[110] натерлась по дороге, чтобы кожу испортить.
– Зачем?
Язаматка с вызовом выпалила:
– А