– Не жизнь, а малина! Но чего-то тебе не хватает. Может, денег?
– Денег, известно, всегда не хватает. Пенсию вроде исправно платят, да мала пенсия, гроши какие-то. Как ее получу, пенсию, делаю расчет в тот же день, как дожить до следующей пенсии, сколько в день тратить рубликов будет позволительно. Еще и в заначку положить требуется… хоть самую малость, но положить.
– Хозяйственная ты, бабушка, предусмотрительная. А я было подумал, что спишь целыми днями, с боку на бок переворачиваешься.
– Сплю поболе, сынок, чем раньше. Молодой была – целыми днями робила, думала, отосплюсь на старости. Вот пришла старость – спится, да не так. Жить осталось, может, несколько годков… жалко умирать, хотя и жизнь подлючая чаще. Раньше сила была, так копейки получали и в одежке одной десятками лет ходили, война, разруха, потом вроде как жизнь справилась – опять какая-то инфуляция! Откуда она взялась, кто ее придумал? Говорят, чтобы русский народ по миру пустить все это придумано, чтобы сгинули; так фашисты от евреев освобождали землю… Однако и ее пережили, нынче гляди: машин сколько, ровно ходить разучились, через дорогу не перейдешь. Соседка моя шкаф деревянный купила, дак он дороже коровы!.. Скоро уж придем, вот и улочка наша началась.
– И часто картошку возишь? – зачем-то спросил юноша.
– Да где часто! Нет, не часто, – сказала старуха и, помолчав, лукаво прищурилась, воровато насторожилась, успокоено обмякла и тихо прошамкала:
– Картошечку энту я с базы слямзила… стибрила – получается. Мы с Анисьей, соседкой моей, на четвертой овощной базе, на сортировке картошки робим. Я смекнула: на воротах сегодня как раз Дашка стоит, соседка тоже наша, прихвачу с собой мешочек картошки – что мне, грешной, за него будет? Семь бед – один ответ. Зато с картошкой пол зимы буду. Ноне картошка пятьдесят рублев за кило! А водка – девяносто рублев! Когда такое было? В войну токмо было такое.
Неожиданная откровенность старухи, ее признание в воровстве на грани бахвальства снова жутким холодом покоробило юношу.
– Так значит, картошка ворованная! – заволновался он, распаляя себя. – Ты, старая перечница, ты – божий одуванчик, своровала картошку! Ты, оказывается, гнусная воришка! И меня втянула в это грязное дело. А я, дурак, тащу, стараюсь. Гуманизм. Милосердие. Сострадание… эх! Слова эти не для нас с тобой. Да и вообще – для кого эти слова!? У тебя наверняка на десяток таких мешков денег хватит! Но ты – ив самом деле расчетливая и бережливая, хозяйственная и смекалистая – предпочла просто-напросто стащить, что плохо лежит. Неужели так просто можно нарушить закон? Не мучаясь, не тревожась. Нет и тени переживаний! Знай же, одна из бед в том, что все мы, люди, живем не по закону, но по понятиям! Мы делаем то, что выгодно в данный момент, но не как дОлжно по закону,