Юноша догнал старушку и участливым, потеплевшим голосом сказал:
– Бабушка, давай я тебе помогу, устала ты, да и метель разворачивается, и мороз крепчает.
Он взял из рук старушки веревку, за которую она тянула санки. Старушка искоса пугливо посмотрела на нежданного помощника, который, между тем, мягко ее отстранил и потянул санки.
– Ого! Тяжеловатенько! Ты не бойся, я тебе помогаю просто так, по доброте сердечной… Где живешь?
– Недалече, сынок, – подобрела и бабуля. – Прямо до кольца, потом налево в первую улочку, второй дом.
– Вот и прекрасно, нам почти по пути, идем же.
Визгливо хрустел уминаемый ногами и полозьями санок снег. Метель стихала, ветер становился порывистым и слабел с каждым новым порывом. Некоторое время они шли молча, ровно шли поодиночке. Юноша рассеянно спросил:
– Картошки куда тебе столько? Наверное, живность какую держишь?
– Что ты! Стара уж, да и в городе где скотинку держать.
– Бывает, что в гаражах держат кроликов, а то и свиней. У гаражей сколько будок! И кто-то в них гавкает, воркует, чавкает, пыхтит и хрюкает, стонет и воет. И ты, пожалуй, такую же мини-ферму имеешь.
– Куда мне! Ноги еле таскаю.
– А живешь с кем?
– Одна и живу. Комната у меня невеликая есть. Дом у нас не как у всех – гостиничного типа общежитием прозывают. Почитай, живут в нем одне старухи как я, да молодые, только что поженившееся. Энти недолго: квартиру заимеют – и поминай, как звали. Своих деток у меня нет. Был мальчонка, как ему два годика минуло – так и помер: время голодное было, война с лютым фашистом шла. Война и мужика моего забрала, погиб он, на третий год войны. Я тепереча соседкам говорю: кабы был у меня жив сын, разве я жила бы тут, хотя и не охаешь шибко дом наш. Неужто он тогда, сыночек мой, кровинушка моя, мне уголка махонького не нашел бы у себя дома. Срамота тем детям, что матерей, корни