– Возьмем, к примеру, «Кодекс Наполеона». Император создал для своей страны единый свод гражданских законов. До Революции, что было законным в одном городе, могло оказаться вне закона в другом. Теперь же четкий свод законов действует для всей Франции. Он основывается на кодексе Юстиниана, составленном в шестом веке.
Отец кряхтит и смотрит в окно.
– Вы еще не сказали ей самого интересного, – вставляет Мария ледяным тоном. Голос у нее совершенно чужой. – Давайте, вы же понимаете, о чем я! О том, что «женщинам в наши дни требуется узда. А то, видите ли, ходят где хотят, делают что хотят. И что давать женщинам волю – это так не по-французски». Это ведь тоже часть «Кодекса Наполеона», не правда ли?
– К ее высочеству это не имеет никакого отношения.
– Нет? – Мария смотрит на отца. У того на щеке играет желвак.
– Вы станете императрицей, – говорит мне Меттерних.
Ну да, императрицей номер два. Видя, что вызвать у меня энтузиазм не удается, он пробует зайти с другой стороны.
– Я знаю, как ваше высочество относится к евреям, особенно учитывая, что еврейкой была ваша няня. Быть может, вам будет интересно узнать, что император не только решил уравнять евреев в правах, но и призвал к созданию самостоятельного еврейского государства.
Я невольно подаюсь вперед.
– И где же?
– В Палестине.
– И он в силах это сделать?
– Он даже Египет завоевал! – отвечает князь, как будто эта незначительная и скоротечная победа означает, что теперь для Бонапарта нет ничего невозможного. – Взгляните-ка! – говорит он, достает из кармана небольшой золотой медальон и протягивает мне. – Это вам от императора.
Я открываю медальон и смотрю на портрет внутри. Если сходство выдержано – а скорее всего, так и есть, – то выглядит он куда моложе своих сорока лет. Художник изобразил его в расшитом мундире, темные волосы зачесаны на косой пробор, а серые глаза устремлены вдаль. Он выглядит холодным, бесстрастным человеком, у которого на уме заморские страны, а никак не семья или любовь. Я думаю об Адаме, чей взгляд всегда полон тепла, даже на рисунках углем, и внезапно разражаюсь рыданиями.
– Мария! – восклицает отец, но я рукой в перчатке останавливаю его:
– Со мной все в порядке!
Он бросает грозный взгляд на Меттерниха, но князя не собьешь. Для него я боевой конь, бросаемый в гущу сражения. Я была рождена для исполнения этого долга, и вот я его исполняю. И какое имеет значение, что я люблю другого или что Наполеон годится мне в отцы? Главное – сохранить империю Габсбургов!
– Этот медальон император прислал вам из Парижа, – поясняет Меттерних. – Советую вам, когда Бонапарт о нем спросит, сказать, что портрет не отражает его лучших сторон.
У меня округляются глаза.
– А это правда?
– Конечно, нет.
– Тогда почему я должна так сказать?
– Потому что у него болезненное