Предсдатель былъ высокій, статный мущина съ прекрасными бакенбардами. <Нехлюдовъ узналъ его. Онъ встрчалъ его въ обществ и зналъ за большого любителя танцевъ. Еще въ ныншнемъ году зимой Нехлюдовъ видлъ, какъ онъ на одномъ маленькомъ вечер старательно и одушевленно танцевалъ мазурку и, обливаясь потомъ и выкрикивая: «les dames en avant175» и т. д., дирижировалъ котильономъ.
Въ эту минуту танцоръ предсдатель былъ занятъ вовсе не танцами и еще меньше сессіей суда, въ которой ему предстояло предсдательствовать. Занятъ онъ былъ очень важнымъ дломъ, могущимъ изменить всю его жизнь.176 Жена его была родственница миліонера Полтавина, и въ самое послднее время Полтавинъ перехалъ въ Москву, поссорился съ своимъ наслдникомъ племянникомъ, даже прогналъ и сблизился съ его женою, такъ что были вс вроятія того, что если не все, то большая доля его наслдства перейдетъ къ нимъ. Вчера еще только онъ подарилъ жен председателя прекрасный беккеровскій концертный рояль и просилъ предсдателя привезти къ нему нотаріуса.
Предсдатель танцоръ былъ полонъ мыслями объ этомъ ожидающемъ его богатств, и потому предстоящее веденіе сессіи мало интересовало его.>177
* № 6 (рук. № 8).
Подсудимые, какъ всегда, вслдствіи того положенія, въ которое они были поставлены: тхъ солдатъ, которые съ обнаженными саблями находились съ ними, и того мста, которое они занимали въ зал за ршеткой, представлялись ему людьми изъ другого, таинственнаго, чуждаго ему и страшнаго міра. Особенно страшна ему казалась женщина въ арестантскомъ халате, и наглая и стыдливая, и привлекательная и отталкивающая; страшна именно этой какой то своей бсовской привлекательностью. И Нехлюдовъ принялъ ршеніе быть какъ можно внимательне и безпристрастне особенно къ ней. Она, судя по ея професіи и по ея привлекательности и по ея арестантскому халату, должна была быть, по его предположеніямъ, главной пружиной преступленія.
* № 7 (рук. № 7).
Третья подсудимая была черноволосая, чернобровая,178 широколицая женщина съ очень блымъ пухлымъ лицомъ179 и черными глазами. Женщина эта была одта180 также въ арестантскій халатъ, только волосы ея были не покрыты. Женщина эта была бы красива – особенно черные глаза, которые она то опускала, то поднимала, были очень красивы – еслибы не печать разврата на всей ея фигур и лиц. Глаза какъ то невольно притягивались къ ней, и вмст съ тмъ совстно было смотрть на нее. Даже жандармъ, мимо котораго она проходила, улыбнулся, посмотрвъ на нее, и потомъ тотчасъ же отвернулся