«Ахъ! и то правда. А я совсмъ забылъ», вспомнилъ Нехлюдовъ. И улыбаясь прочелъ еще разъ записку, вспоминая все то, о чемъ были въ ней намеки. «Точно, нынче 22, и надо хать въ судъ. Какъ это я забылъ». Онъ всталъ, подошелъ къ письменному столу, вынулъ ящикъ, въ которомъ въ безпорядк валялись бумаги, папиросные мундштуки, фотографіи, и, порывшись въ немъ, нашелъ повстку. Дйствительно, онъ былъ назначенъ присяжнымъ на 22, нынче. Онъ взглянулъ на бронзовые часы – было 1/4 10. Въ повстк же сказано, чтобы быть въ суд въ 10.
Вернувшись къ столу, на которомъ былъ накрытъ кофей, онъ налилъ себ полчашки кофе, добавилъ кипяченымъ молокомъ и, опустивъ калачъ, началъ читать другое письмо. Другое письмо было заграничное: изъ Афонского монастыря къ благодтелю съ просьбой пожертвовать. Онъ съ досадой бросилъ это письмо и взялся за третье. Третье было изъ Рязани, и почеркъ былъ незнакомый, писарскій и малограмотный. Письмо было отъ Рязанскаго купца, предлагавшего на слдующій срокъ взять въ аренду его землю, 800 десятинъ Раненбургскаго узда, которая уже 5 лтъ находилась въ аренд у этого купца.
<Нехлюдовъ жилъ въ Москв и жилъ на большой роскошной квартир съ нянюшкой51 и двумя прислугами: поваромъ и буфетнымъ мужикомъ, только потому, что онъ жилъ такъ при матери. Но роскошная и праздная жизнь эта въ Москв была совсмъ не по его вкусамъ. Но въ первое время посл смерти матери онъ ничего не предпринимал, а потомъ онъ не усплъ оглянуться, какъ жизнь эта стала ему привычной, и у него установились съ семействомъ Кармалиныхъ т тонкія и напряженныя отношенія, которыя удерживали его теперь въ Москв. Сначала Кармалины утшали его. Ему даже пріятно было, какъ они преувеличивали представленіе о его гор, но ему нельзя было отказываться отъ тхъ чувствъ, которыя ему приписывали. Потомъ эти утшенія такъ сблизили его съ ними,52 что онъ чувствовалъ себя уже теперь чмъ то связаннымъ съ ними и не могъ прекратить этихъ отношеній и ухать изъ Москвы. А между тмъ онъ много разъ говорилъ себ, что только жизнь матери заставляла его жить такъ, какъ онъ жилъ, но что когда ее не будетъ, онъ измнитъ всю свою жизнь. Но вотъ она уже три мсяца умерла, а онъ жилъ по прежнему. У него ужъ давно были планы на совсмъ другую дятельность и жизнь, чмъ та, которую онъ велъ теперь. <Какъ ни больно ему было признаваться себ въ этомъ, жизнь матери, съ которой его связывала самая нжная любовь, была ему