– Сейчасъ, сейчасъ отвчу, няня, – сказалъ Нехлюдовъ, читая письмо.
В письм было сказано: «Исполняя взятую на себя обязанность вашей памяти, напоминаю вамъ, что вы нынче, 22 Апрля, должны быть въ суд присяжнымъ и потому не можете никакъ хать съ нами и Колосовымъ въ Третьяковскую галерею, какъ вы, съ свойственнымъ вамъ легкомысліемъ, вчера общали; à moins que vous ne soyiez disposé à payer les 300 roubles, comme amende50 за то, что не явитесь во время. Я вспомнила это вчера, какъ только вы ушли».
«Ахъ! и то правда. А я совсмъ забылъ», вспомнилъ Нехлюдовъ. И улыбаясь прочелъ еще разъ записку, вспоминая все то, о чемъ были въ ней намеки. «Точно, нынче 22, и надо хать въ судъ. Какъ это я забылъ». Онъ всталъ, подошелъ къ письменному столу, вынулъ ящикъ, въ которомъ въ безпорядк валялись бумаги, папиросные мундштуки, фотографіи, и, порывшись въ немъ, нашелъ повстку. Дйствительно, онъ былъ назначенъ присяжнымъ на 22, нынче. Онъ взглянулъ на бронзовые часы – было 1/4 10. Въ повстк же сказано, чтобы быть въ суд въ 10.
Вернувшись къ столу, на которомъ былъ накрытъ кофей, онъ налилъ себ полчашки кофе, добавилъ кипяченымъ молокомъ и, опустивъ калачъ, началъ читать другое письмо. Другое письмо было заграничное: изъ Афонского монастыря къ благодтелю съ просьбой пожертвовать. Онъ съ досадой бросилъ это письмо и взялся за третье. Третье было изъ Рязани, и почеркъ былъ незнакомый, писарскій и малограмотный. Письмо было отъ Рязанскаго купца, предлагавшего на слдующій срокъ взять въ аренду его землю, 800 десятинъ Раненбургскаго узда, которая уже 5 лтъ находилась въ аренд у этого купца.
<Нехлюдовъ жилъ въ Москв и жилъ на большой роскошной квартир съ нянюшкой51 и двумя прислугами: поваромъ и буфетнымъ мужикомъ, только потому, что онъ жилъ такъ при матери. Но роскошная и праздная жизнь эта въ Москв была совсмъ не по его вкусамъ. Но въ первое время посл смерти матери онъ ничего не предпринимал, а потомъ онъ не усплъ оглянуться, какъ жизнь эта стала ему привычной, и у него установились съ семействомъ Кармалиныхъ т
51