«И не гибнет стадо Христово, а растет, привлекая к себе новых овец со всех сторон земли, ибо дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, хотя и не знаешь, откуда приходит и куда уходит».
– Да, – прервал его Юлий, – но много ли искренних между вами? Часто вас обвиняют в том, что вы только делаете вид, что вы мученики и рады гибнуть за истину, но истина не на вашей стороне, вы – гордые безумцы, разрушающие все основы общественной жизни.
Памфилий ничего не отвечал и с грустью глядел на Юлия.
IX.
В то время, как Юлий говорил это, в комнату вбежал маленький сын Памфилия и прижался к отцу. Несмотря на все ласки жены Юлия, он убежал от нее и прибежал к отцу.
Памфилий вздохнул и приласкал сына и поднялся, но Юлий удержал его, прося остаться и еще побеседовать и пообедать.
– Меня удивляет, – сказал Юлий, – что ты женился и имеешь детей. Я не могу понять, каким образом вы, христиане, можете при отсутствии собственности воспитывать детей. Каким образом ваши матери могут жить спокойно, зная необеспеченность и беспомощность своих детей.
– Почему же наши дети менее обеспечены, чем ваши?
– Да потому, что у вас нет рабов, нет имущества. Жена моя очень склонна к христианству; она даже одно время хотела бросить эту жизнь. Это было шесть лет тому назад. Я хотел с нею вместе уйти. Но прежде всего ее испугала та необеспеченность, та нужда, которая предстояла детям, и я не мог не согласиться с нею. Это было во время моей болезни. Вся моя жизнь опротивела мне, и я хотел всё бросить. Но тут страх жены, и с другой стороны разъяснения врача, который лечил меня, убедили меня, что христианская жизнь, как вы ее ведете, возможна и хороша для несемейных, но что семейным людям, матерям с детьми, в ней нет места. Что при жизни, как вы ее понимаете, жизнь, т. е. род человеческий должен прекратиться. И это совершенно справедливо. Поэтому появление тебя с ребенком особенно удивило меня.
– Не только один ребенок. Дома остался еще один, грудной и 3-х летняя девочка.
– Объясни же мне, как это делается. Я не понимаю. Я пять лет тому назад был готов бросить всё и идти к вам. Но у меня были дети, и я понял, что, как бы ни хорошо было мне, я не имел права жертвовать детьми, и остался для них жить попрежнему, чтобы вырастить их в тех условиях, в которых я сам вырос и жил.
– Странно, – сказал Памфилий. – Мы рассуждаем совершенно обратно. Мы говорим: если бы взрослые люди жили по-мирски – это еще можно