Рейф шагнул к ней и стиснул в объятиях.
– Как насчет поцелуя, красавица?
Фанни дерзко прижалась губами к его губам. Ей не забыть жар того поцелуя. Рейф был напорист и смел. Она помнила, как прижималась к нему всем телом, когда он шептал у самых ее губ:
– Я бы отдался тебе после первой же прогулки по галерее Уффици. – Он провел пальцем по ее губам, принуждая их раскрыться.
– Наскоро, между Боттичелли и Рафаэлем? – Она помнила, как сплетались, словно в танце, их языки, как кружилась от восторга голова.
Рейфел покрывал поцелуями ее щеку, ее висок.
– Я бы отвез тебя в пансион и не выпускал бы до самого вечера. – Он опалил дыханием нежную кожу за ухом. – Из своей постели. – Фанни почувствовала, что дрожит всем телом и ничего не может с этим поделать. Он усмехнулся и провел языком от мочки уха вниз, к ключице.
Рейф прикасался к ней там, где не должен был прикасаться. Фанни не остановила его и тогда, когда рука его скользнула в вырез декольте. Она вдохнула так глубоко, что лиф соскользнул с груди. Или это он его приспустил? Он бесстыдно мял ее грудь, и она не сопротивлялась, потому что внезапно силы покинули ее. Колени подгибались, отказываясь удерживать тело.
– Фанни, еще немного, и я не смогу остановиться. – Голос его был хриплым от желания. – Я совершил ужасную ошибку, не поехав с тобой в Италию. Что бы ни случилось после сегодняшней ночи… – Рейф приподнял ее грудь, что держал на ладони, и опустил на нее взгляд. Она чувствовала себя полуобнаженной Сабинянкой, запечатленной в мраморе Джованни да Болонья. Ее бросало то в жар, то в холод. Она помнила, как ее тело пронзило желанием, когда он прикоснулся к соску языком. Она даже не смогла сдержать стон… Стыд и срам!
Даже сейчас щеки ее вспыхнули от стыда при воспоминании о том, как вдруг негромко скрипнула, открываясь, дверь, и как потом она тихо закрылась. После из кабинета донеслось сдавленное хихиканье, а затем и сдержанное покашливание, словно кто-то прочищал горло. Рейф оторвался от ее груди, поднял голову и, встретившись с ней глазами, посмотрел в сторону двери. Фанни тогда тоже повернула голову и сквозь стекло встретила осуждающий взгляд отца, рядом с которым стояла его тогдашняя пассия…
«Довольно, – приказала себе Фанни. – Пора возвращаться из прошлого». Воспоминания разволновали ее, и даже мерное покачивание кареты не могло успокоить бушевавших в ней страстей. Что она себе позволяет? Не прошло и часа, как предали земле тело ее отца, а она… Нашла о чем думать в день похорон!
Офелия, между тем, вошла в раж:
– Какое бесстыдство! Это же надо набраться наглости, чтобы явиться сюда, да еще и в такой день! Представляю, как ужасно ты себя чувствуешь. Бедняжка! – пронзительно причитала она.
У Фанни лопнуло терпение. Она даже не пыталась скрыть раздражение:
– Тетя Офелия, вам не хватит никакого воображения, чтобы представить, в каком состоянии я сейчас нахожусь.
Офелия сделала