– Ну конечно, все мы знаем, что он далеко не праведник, и уж тебе, дорогая, это известно лучше, чем всем прочим. Сколько же времени прошло с тех пор, как… – Вертилайн отвела взгляд в сторону, словно подходящие слова могли отыскаться среди зарослей у церковной ограды.
– Пять лет, – сказала Фанни и, взяв Вертилайн под руку, направилась к веренице экипажей, выстроившихся вдоль дороги при подъезде к кладбищу. Серые могильные плиты аккуратным пунктиром расчертили поросший густой шелковистой травой погост. Проводив тетушку Вертилайн к поджидавшей ее коляске, Фанни направилась к своей карете.
– Добрый вечер, Фанни.
Рейф стоял у обочины и держал в руке шляпу. Ей почти удалось стереть из памяти его лицо. Почти, но не совсем. Поднявшийся ветер взъерошил его густую шевелюру, и каштановая прядь упала на лоб. Фанни резко втянула носом воздух. За пять лет его черты приобрели скульптурную законченность – контуры лица стали четче, ямочка на подбородке вытянулась и углубилась, но во всем остальном он оставался таким, каким она его запомнила. Рейф был убийственно, преступно хорош собой.
Из-под темных бровей вразлет на нее пристально смотрели знакомые зеленые глаза, переливающиеся то золотистым оттенком, то карим. В детстве она откровенно любовалась этими разноцветными крапинками. Рейф частенько подтрунивал над ней, но она никогда на него не обижалась. Впрочем, сейчас в его взгляде она не заметила прежнего озорного блеска. И очень хорошо! Не хватало еще, чтобы он потешался над ней в день похорон ее отца.
– Прошу принять мои соболезнования…
Фанни, не удостоив его ответом, зашагала прочь. Ничего ей от него не надо – ни соболезнований, ни извинений. Ей вдруг стало нечем дышать, и к горлу подступила тошнота. Фанни сделалось страшно. Она до крови прикусила губу, но это не помогало – пульс зашкаливал.
Лишь оказавшись внутри кареты, Фанни почувствовала некоторое облегчение. Она надеялась, что сможет забыться и задремать, убаюканная стуком колес и мерным покачиванием экипажа, но не тут-то было. Вместе с ней ехал ее дядя Эдвард – единственный брат ее отца – со своей чудаковатой женой Офелией.
– Как это у тебя хватило духу заговорить с этим мерзавцем? Я бы ни за что…
– Я с ним не говорила, тетя Офелия.
– Прошу тебя, не расстраивай Фанни. Ей и так не по себе, – вмешался Эдвард.
Однако возмущение Офелии требовало выхода. К счастью для Фанни, болтливая тетушка не нуждалась в собеседниках для поддержания разговора. Ее нескончаемая трескотня не помешала Фанни с головой погрузиться в свои мысли, и, выныривая на поверхность, Фанни невольно задавалась вопросом, что расстраивает ее больше: глупая болтовня Офелии или с новой силой нахлынувшие воспоминания о том вечере, когда должно было состояться оглашение их с Рейфелом Льюисом