– Вот и отлично! Ах, Фрид, глупенький, я вовсе не хочу быть молодой дамой.
Она весело расхохоталась. Фрид совсем растерялся. «Вот и пойми этих длинноволосых», – подумал он.
– Фрид…
– Ну что еще?
– Завтра мы пойдем принимать воздушные ванны, ясно?
– С удовольствием, Паульхен. Может, пойдем и на море, поплаваем?
– Отличная мысль! Чем больше отдаешься солнцу, воде и ветру, тем лучше! Ах, Фрид, до чего же приятно, принимая воздушные ванны, сбросить с себя одежду и предоставить доброму солнышку нежить и ласкать твое тело! Подумай только, недавно я сказала что-то подобное одной приятельнице, и та сочла все это в высшей степени неприличным. Вот какие люди еще существуют на белом свете!
– Они полагают, что их тело – сосуд греха. А грех-то и есть главная радость жизни!
– Дядя Фриц тоже всегда это повторяет. Мы должны не стесняться своего тела, а радоваться ему! Он и сам поклонник красоты! Более того! Он – служитель красоты! Как великолепно изображает он невинную наготу! Если я когда-нибудь и выйду замуж, то только за такого, как дядя Фриц. Да только второго такого не найти!
– А ты знаешь, что он опять взялся за ту большую картину? Он нашел для нее модель!
– Знаю, сударь. Это моя школьная подруга. Элизабет Хайндорф.
– Она, наверное, существо особого сорта.
– Само собой.
– Ничего удивительного, раз она твоя подруга.
– Вода уже кипит? Настройся на что-то другое, ладно?
– Чайник уже поет.
– Тогда тащи сюда и чайник, и заварку. А также тарелки и чашки. Чтобы дядя Фриц не счел нас за лентяев.
Фрид послушно расставил на столе тарелки и чашки, покуда Паульхен ловко заваривала чай.
– Ах, Фрид! Все наоборот! Цветы поставь вон туда… Может, с художественной точки зрения ты и прав, но с практической – все совсем наоборот. О, бестолковые мужчины, что бы вы делали без нас!
– Ты права, Паульхен, без вас и жить не стоило бы! – раздался веселый голос от двери.
– Наконец-то, дядя Фриц! Ну-ка покажи, что ты купил. Тебя опять надули. О, мужчины!
Она вздохнула и принялась разглядывать покупки. А Фрид поздоровался с Фрицем.
– Над чем нынче трудился, Фрид?
– Да так, ничего особенного. После обеда немного погулял по городскому валу и вновь сделал наброски нашего прекрасного старинного собора. На этот раз со стороны реки. А потом полежал на солнышке в Шелерберге и помечтал.
– Это тоже труд, Фрид. Труд отнюдь не всегда и даже реже всего творчество. Гораздо больше времени занимает восприятие, и это не менее важно. Труд бывает активный и пассивный.
– Я наблюдал за облаками… Облака – вечные изменчивые странники. Облака – как жизнь… Жизнь тоже вечно меняется, она так же разнообразна, беспокойна и прекрасна…
– Только не говори этого при Эрнсте. Если он не в духе, то разразится целой тирадой о недозрелых грезах недорослей…
– Бог с ним, Фриц. Когда он в духе, то грезит еще больше нашего