Халва. Олег Лаврентьев

девятку ворот. Профессионалы чертовы, – ругнулся про себя Питер, он даже не успел дернуться. Однако и игрок Обреченных забил гол. Пускай не такой изящный, но гол. Питер не смог поймать ни второй, ни третий мяч, кроманьонцы легко забивали голы в его ворота. В душе у Питера начала закипать злость. Счет был три-три, но не может же такое длиться вечно. Корова! – ругал себя Питер. – Мяч поймать не можешь! Давай, работай!! Подошел следующий игрок. Это был нападающий, забивший гол на последних минутах. Питер весь превратился в зрение. И от него не укрылся молниеносный взгляд, который кроманьонец бросил на нижний угол ворот. Замерев, Питер выжидал, и в момент, когда игрок бил по мячу, бросился в левый угол. Он поймал это кожаное божество, содрав при этом остатки кожи на плече, вцепился в него руками, прижал к животу и заревел, словно бык. Стадион зааплодировал. Игрок Обреченных постоял, собираясь с силами, потом разбежался и уверенно всадил мяч под верхнюю штангу…

      Питер сидел на кровати в камере. Саднило плечо, но его это совсем не раздражало, Питер еще раз переживал матч, эпизод за эпизодом. Вспомнив, как он поймал последний мяч, не смог сдержаться, по телу прошла теплая волна, а на лице появилась улыбка. Скрипнула дверь, в камеру вошел священник.

      – Здравствуй, сын мой.

      – Здравствуйте, отец.

      Священник сел.

      – Я не болельщик, сын мой, но почел своим долгом посмотреть ваше, ммм, состязание. И признаюсь, я был потрясен.

      – Да, отец, я за всю свою жизнь так не играл. Спасибо тем, кто организовал этот матч.

      – Давно не чувствовал на себе благодати Божьей?

      – Не знаю, благодать ли это… но я словно десять лет жизни сбросил. Мне даже немного жаль теперь умирать.

      Священник внимательно посмотрел на Питера:

      – А что, нельзя всю жизнь превратить в такой матч?

      Питер снисходительно усмехнулся, собираясь возразить, и вдруг понял, что можно. Можно набрать лишних часов для разноса посылок, а в короткие часы перерыва штудировать учебники. И всю ночь сидеть и учиться тоже можно. И Лайму вернуть можно, какая разница, кто из них виноват, если он ее любит. И можно разыскать двоюродную тетку по матери, главное, чтобы злость была, такая как там, на футбольном поле…

      Священник вошел в кабинет, присел за стол Смоллеста. Хозяин стоял лицом к окну.

      – Ну? – негромко спросил капитан, не оборачиваясь, – не томи.

      – Они забрали заявления, – ответил священник, – все. Даже тот, безнадежно больной.

      Капитан Смоллест обернулся, улыбнулся и озорно подмигнул священнику. А по городу шли одиннадцать человек, шутили, смеялись и радовались жизни…

      Алпат

      – Папа, а может, не поедем? – спросил Еджик, тоскливо глядя на блестящие полосы рельсов.

      – Еджик, почему ты так боишься отъезда? – отец ответил вопросом на вопрос. – Ты боишься нового или жалеешь старого?

      Еджик задумался. Нового он, конечно, боится, кто знает, что их ждет на новом месте. Но это можно было