– Но что все же тогда значат эти березы, липы, ели… – гнул Жан Крафт свое, пытаясь не обращать внимания на насмешки Грабдэна. И другие полицейские, что сопровождали конвоем арестованного, и те, кто были понятыми, слушали молча их диа лог, ничего не понимая.
– Это значит, что… имейте в виду, запишите это в протокол, я сам обо всем рассказываю, а это значит, иду на сделку со следствием. Кажется, за это полагаются некие послабления…
– Полагаются… И я за этим прослежу. Походатайствую перед судебными инстанциями.
– Так вот, березы – самое сокровенное, что тут есть. Их любила моя мама… Липы – деревья, которые обожал мой отец, а ели люблю я. И кусты люблю…
Жан Крафт подошел к кустам и тут же увидел там свежие могилы.
– А почему под кустами могилы свежие?
– Потому что… ну… господин следователь?! Это ясно даже ребенку!
– Почему? Я не понимаю…
– Потому что тут свежие захоронения… Я же объяснял вам: те женщины должны были умереть до того, как умер мой отец, но не сделали этого, и вот – пришлось вмешаться высшим силам. Это, знаете ли, семейное проклятие. Я бы сказал даже, некие семейные обязательства. Впрочем, вы все равно ничего не поймете и не поверите мне. Что ж, тайна уйдет со мной в могилу. Понимаете… я сам зачастую задавался вопросом: почему именно наша семья?! За что? Я не хотел становиться избранным, но разве меня кто спрашивал?!
Грабдэн, говоря последние слова, изменился в лице. Он стал суровым и страшным. И глаза его приняли еще более яркие оттенки. Они как-то углубились, запали и засверкали гневом.
Следователь быстро подсчитал могилы и записал себе в блокноте новые слова красным шрифтом «убитые», или «недавно убитые». Ранее, пока Грабдэн говорил, он писал иными цветами слова, напротив которых делал черточки, и ставил, оставляя место для недостающей цифры, вопросительные знаки.
– А как я открою секретный ящик в столе вашего отца?
– Нажмете цифры, указывающие на даты, годы жизни и смерти моей мамы, – ответил Грабдэн и, встав на колени перед могилой матери, вдруг застыл.
На лице его появилось выражение человека, впавшего в транс. Казалось, Грабдэн забыл и про следователя, и про все на свете, унесся мыслями куда-то очень далеко. Вдруг он принялся бормотать что-то. Крафт увидел на его щеках слезы. Следователю удалось разобрать, что Эдгар… просил прощения за то, что не смог разорвать круг проклятия, не смог изменить участь их рода. Крафт решил дать ему какое-то время – все же человек плакал над могилой матери, было как-то неловко его одергивать. Каким бы ни был Эдгар Грабдэн… Крафт тоже когда-то потерял мать.
«М-да, – подумал следователь, глядя на Эдгара, – работа по данному делу только начинается».
Затем, когда взгляд Грабдэна стал более осмысленным и он встал, отряхивая брюки, Крафт скомандовал:
– Уезжаем.