– Доктор! Наче стало меньше. Подывиться!
Тот, что под окном слева, показавшийся мне сильно старым, – Федор, по профессии стекольщик, ему 52 года, угрюмый, малоразговорчивый верующий человек. Крестится с самого утра, потом перед едой, которую нам привозят, молится и шепчет молитвы. У него была операция на предстательной железе. И, видно, неудачная. Это я услышал во время обхода врачей. На тесемке у него бутылочка для оттока мочи. Светлана ее периодически меняет.
Но самый беспокойный и непредсказуемый – Степан Евдокимович Ходоров, буду писать – просто Ходоров. У него рак, его готовят к операции, но она откладывается. Он полностью зависит от обезболивающих уколов. Светлана по графику его колет, но он все просит, чтобы увеличили дозу. Чаще всего лежит поверх одеяла в самой неестественной позе, подвернув под себя ноги, но когда наркотик начинал свое действие, преображался. Опускал ноги в мягкие кожаные тапки с каким-то витиеватым цветным узором, какими бывают одежды с севера. Его сухое, с резкими морщинами, лицо оживлялось, становилось приветливо-добродушным, но так было не всегда.
Вечером Николай или почувствовал себя лучше – и решил развлечь нас своими рассказами о тяжкой работе дальнобойщика. Он, вольно привалившись к подушке, живо рассказывал:
– Шел по кишиневской трассе без напарника. По сторонам мелькали голосующие. Увидел девушку в косынке в синем платьице – «гарненька»! Сдал назад и открыл дверцу. Она живо взобралась!» – «Я расплачусь» – и смотрит с улыбочкой. «Куда едешь?» – спрашиваю. – «До мамы. Студентка. Я ей гостинец везу». – «Лезь наверх!» Она живо, знает, где наши люльки. Я с трассы на первом же повороте съезжаю, зажигаю на всякий случай красный и лезу к ней. А она уже платье сняла, в трусиках и смеется. Я к ней, и штаны на ходу стягиваю. Притулился, и тут бац! Не кымарыть! Я туда-сюда! Нема! «Подожди, говорю, укачало!» С кабины выскочил, дохнул свежего воздуха и назад. Результат той же! Снова вниз! Бегаю вокруг, машины, по покрышке колес через раз хуем бью. Вернулся. Безрезультатно! Я ей зло кажу:
«Вылазь з машины, жды попутку!»
Ходоров поднялся с постели, сделал несколько шагов к Николаю.
– Ты! Жлоб с деревянной мордой, – неожиданно заорал он, – кому ты втюхиваешь свои сраные байки… Думаешь, дружки зааплодируют, что тут сидят!?! Кого ты тянешь в свою кодлу безмозглых похотливых идиотов!
Он весь трясся и, казалось, вот-вот бросится на Мыколу с кулаками.
– Да я полжизни отдал, чтобы забыть, не видеть и не слышать эту шваль, ленивую, пьяную, вообразившую себя человеками! Тьфу, блядь, плюнь и разотри!
Он вернулся, сел на свою кровать и обхватил голову руками и продолжал так же громко причитать, но о чем-то своем.
– Наде только команды… Дай! Принеси! Подай! Ей мне сделать приятное было за счастье. Такой был верный друг!! Она только надумает идти ко мне, а я и уже знаю! И смотрела на меня как на какую-то картину. Успокойся! Нет, не могу! Меня, когда она приближалась, бросало то в жар, то в холод.