– Быстрей собирайся в дорогу. Обувайся, да не вздумай нацепить чертовы туфельки.
– Альба…
– Доверься мне, – прошептала она, а я едва разглядела выражение ее лица в тусклом свете лампы. – У меня появилась идея!
8
Я быстро оделась. Холод едва отапливаемой гостиницы уже не пугал – меня колотил внутренний озноб. К горлу подкатил ком, и зуб не попадал на зуб. Здесь, в Фене, обвинения в колдовстве – то есть в ведьмовстве, сотворении чар и ереси, – означали немедленное заключение под стражу и суровый судебный процесс.
Пусть для доказательства, что я чародейка, обвинителю пришлось бы самому использовать магию и, более того, признаться в этом, все равно обвинительный приговор непременно закончился бы казнью. Меня утопили бы в суровых водах Фена, сбросив со скалы. Представив, как над головой смыкаются белые пенные гребни и меня проглатывает ледяное море, я подскочила, мгновенно вытащила из сундука чистые чулки и шерстяную юбку и натянула все это в темноте, не задумываясь, сочетаются ли они друг с другом.
Когда я шнуровала жакет, вдевальная игла запуталась в распустившейся петле. И тогда я просто воткнула тупой инструмент в ткань, надеясь закончить позже.
– Куда мы отправляемся?
В тишине мой шепот казался слишком громким и пронзительным.
– Я знаю, кто может нам помочь. – Альба взвалила на плечо небольшой тюк и вручила мне простую льняную котомку. – Захвати сменную одежду.
Я в спешке побросала в котомку чистую смену белья, вниз сунула письма и блокнот, а поверх, зная, что Альба не станет тратить время на споры, положила туфельки. Састра-сет в ответ только сердито запыхтела.
Больше ничего в сундуке не имело ни для меня, ни для кого другого никакой ценности. Может быть, какая-нибудь везучая служанка пополнит скудный гардероб моими унылыми нарядами.
Напоследок я еще раз осмотрела комнату, дабы убедиться, что не оставила ничего компрометирующего: ни писем, ни записей по чародейству, ни журнала, где Альба вела подсчет зачарованной шерсти. Наконец набросила на дрожащие плечи короткий и теплый плащ и вышла следом за монахиней в ночь.
Мы улизнули через чахлый садик при гостиничной кухне, а потом зашагали вниз по узкому переулку, провонявшему вчерашней рыбой. Альба не произнесла ни слова. В холодном лунном свете выбоины в брусчатке были почти не видны, впопыхах я то и дело о них спотыкалась, а Альба придерживала меня под руку. Састра-сет удавалось каким-то образом преодолевать неровности, ни разу не запнувшись.
Переулок расширился, и мы вышли на дорогу, ведущую в бухту Рильке. На воде покачивались корабли, и холодные волны ласкали борта. Выходит, на одном из них мы найдем убежище…
– Альба, где…
– Чш-ш! – покачала головой Альба. Надо молчать. Молчать и довериться ей.
Вскоре стало понятно, почему: впереди показался ночной дозорный в теплом сером мундире, фуражке и с алебардой. Он нес караул на перекрестке