Спускаюсь в Старый город, выхожу на мост. Вижу вереницу людей. Эту дорогу уже прозвали «дорогой жизни». Через нее отсеченная войной часть города поддерживает связь с остальным миром. К тому же на той стороне работают пекарни и можно достать хлеб. Люди идут быстро, не оглядываясь. Вчера здесь двоих ранило шальными пулями, залетевшими из центра.
Подхожу к набережной и вижу те самые разукрашенные вареньем стены домов. И понимаю, что все расстояние до Кириного дома простреливается. Тогда я малодушно прячусь за ближайшее дерево. Что делать? Поворачивать назад? Или пронесет? Вон, идут же люди.
Я набираю побольше воздуха в грудь и бегу до соседнего зеленого насаждения, их тут много вдоль набережной. И еще успеваю представить, как эти мои пробежки выглядят со стороны. На меня нападает безудержный хохот. Так, хохоча, я и вваливаюсь к Кире.
Ее дом одними окнами смотрит как раз на реку, другими – на гору. В комнаты, выходящие на реку, двери плотно закрыты. Мы проходим на кухню. Теперь стреляют над самым ухом. Но Кира с видом знатока говорит, что это всего лишь эхо, можно не бояться. И мне приятней верить ей, чем не верить.
В первую очередь звоню Дочери, она тут же снимает трубку. Сидит, значит, у телефона.
– Мама, это ты! Как хорошо, что ты позвонила! Вчера забегал Ираклий. У него все в порядке. Сказал, что много работы. За нас не волнуйся, у нас все, слава Богу, живы. Ты береги себя!
Хорошенькое, думаю, дело, «много работы».
Потом обзваниваю друзей, тех, у кого функционирует телефон. Потом звоню в Питер и Москву. Даже странно, что межгород соединяется. Кира говорит, эти дни связи не было.
Сообщаю родителям и друзьям, что у меня все в порядке. Они кричат, что весь этот ужас видят по телевизору и в газетах страшные репортажи. Ну, еще бы. Ведь у Ираклия «много работы». Я им отвечаю, что тут телевизоры не показывают и газеты не выходят, поэтому ничего, живем.
Они явно слышат в трубку звуки выстрелов. Не могут не слышать. Но не спрашивают, например, что это? Наверно, им трудно поверить в то, что все происходит не в их телевизоре, а на самом деле, да еще со мной. Наверно, они думают, что это вроде кино. Не хочу их разочаровывать, но теперь-то я знаю, и уже не из книжки, что никакого «не здесь» не бывает. Раз – и здесь. Расстояния между войной и миром нет. Они просто умело маскируются друг под друга. До поры до времени.
Звоню Шурочке. Они живут у свекрови, тоже возле реки, но подальше от центра. Там все более или менее спокойно, думаю. Шурочка жутко рада моему звонку, потому что ничего обо мне уже неделю не знает. Я спрашиваю, как поживает маленький Нико, Николка.
– Все ничего, – отвечает Шурочка, – только ночью очень страшно. Потому что напротив нашего дома, на другом берегу, расположился какой-то вооруженный отряд. Не понятно, кого он поддерживает. Вчера ночью там страшно палили. Николка лежал между нами, и мы закрывали его собой. На всякий случай. Он даже не проснулся, представляешь. Он уже