– Ему всё казалось, что он в Славкиной смерти виноват, – рассказывала мне потом подробности мама со слов самой же тёти Кати. – Он да мать. Зачем самогон тот привезла?! И он – знал же, каким Славка во хмелю бывает. Да разбить надо было ту бутыль или вылить! Винил больше себя – не смог младшего брата уберечь…
Говорят, время лечит. Но тут чем больше его проходило, тем дальше от реальности уносило парня в горе.
– Ему казалось, что она так же переживает, как и он, – горестно продолжала мама. – Однажды взял ружьё и говорит: «Мама, я тебе помогу, а потом сам…». Она – крадучись, в бабкин дом недостроенный, да там и спряталась. Он понял, где она. Пришёл и чуть ли не на её глазах ружьё стал пристраивать. И ей невдогадь?! Не кинулась к нему, не повисла на руках… Людей не позвала и сама не уговорила. Чай, были у них и допреж разговоры – и слов-то нужных не нашла… Уползла улита под кровать. За себя испугалась больше, чем за него.
– Так, может, думала, что он не всерьёз?
– Как не всерьёз?! Ружьё – это тебе что? Леденец на палочке?.. Теперь вот остались с Витюшкой-дурачком. Вон посмотри – опять в похороны играет.
Тот самый упитанный младенец, с которым на руках я впервые увидела тётю Катю, страдал болезнью Дауна. Характерная маска с возрастом ещё чётче обозначилась на его лице. Но сам Витюшка был довольно крупным и для этой болезни, и для своих семнадцати лет. Раньше он просто любил бродить по соседним улицам, что-то бормоча себе под нос. Теперь, после вторых похорон, целыми днями сидел на куче песка возле дома и строил… кладбище. Вот роет свежую могилку, достаёт из-под скамейки «реквизит» и, тяжело ступая, идёт вокруг кучи, изображая то отпевание – попа с кадилом, то духовой оркестр с «ударными» – крышками от кастрюль. Потом садится у «могилки» и плачет над замызганной безволосой куклой, завёрнутой в белую тряпку. Закапывает её и втыкает в бугорок связанный из палочек крест.
Господи, как же это всё пережить родителям?! Николай Болтнев на похоронах старшего сына, говорят, оглядел народ замутнённым слезами взором и изумился:
– Старух, старух-то сколько! И все – живые!
А Катерина была, как полумёртвая. Но уже после девяти дней они оба сели в свою «Ниву» и поехали за добычей: что-то где-то перекупали, потом перепродавали втридорога. Тогда это ещё не называлось бизнесом, а считалось позорным делом – спекуляцией.
– А как же? – оправдывалась потом перед любопытствующими тётя Катя. – Дом-то надо достраивать.
В самом деле, последний дом был ещё не полностью отделан и экипирован всевозможными постройками. Кстати, дома