После был пир в кругу отцовой семьи. Мстислав, вспоминая своё детство, чувствовал себя среди малознакомых княжеских слуг и отроков как-то неловко, хоть и старался улыбаться в ответ на похвальбу и ласковые слова мачехи.
На следующее утро его вызвал к себе отец. Снова, как и в Смоленске, они сидели друг против друга в палате, и князь Владимир, хмуря высокое чело, негромко говорил, наставлял сына:
– Поступай, как уговорились. Скажешь Святополку, будто во всём послушен его воле. А дальше уж новгородцы сами порешат, как быти. В прю не встревай, сиди молча и жди.
Мстислав кивал.
– О Климе не сведал ничего? – спросил Мономах.
– Тих больно стал боярин Клима. Подозрительно тих, – отозвался хриплым голосом Мстислав. – Следить за ним посылал людей. Ничего не проведали. Затаился.
– Ну и бог с ним, – вздохнул Владимир. – Одно скажу, сыне. Святополк – лукав, яко дьявол. С молодости лукавством отличен был. Вот иной человек как? Когда власти достигнет вышней, быстро к сему привыкает. Теперь уж иные лукавят, а он – нет, он – волю свою навязывает, силою кичится, доспехами звенит. Так обычно бывает. Но Святополк – он не таков. Скрытен, не верит никому. Послал нам, сыне, Бог супротивника скользкого, яко угорь. Не изменил его стол великий. Какою лукавою лисою был, таков и ныне есть.
– Разумею, отче. Слова лишнего не промолвлю у Святополка в хоромах, – сказал Мстислав.
– Что ж, полагаюсь на тебя. Новгорода нам терять николи не мочно. Помни. – Владимир встал со стольца и перекрестил торопливо вскочившего сына.
…Мстислав отправился в Киев в сопровождении Мономахова гонца, который вёз к Святополку грамоту. В ней Владимир указывал, что, согласно прошлому уговору, он посылает в Киев сына и что сын согласен покинуть Новгород и по воле великого князя выехать во Владимир-Волынский.
В Киеве Мстиславу не доводилось бывать уже довольно давно. После того как сел на новгородский стол, лишь изредка, на короткое время наезжал он в стольный, да и то только когда приглашал его в гости какой-нибудь знатный боярин.
На сей раз остановился он на подворье, которое всегда занимали новгородцы. Прибыли в Киев часа в два пополудни, и едва только боярские и княжеские слуги принялись разгружать возы, неся в просторный деревянный терем с высоким крыльцом господскую рухлядь