– С казаками иначе нельзя, – охотно поддержали решение своего молодого повелителя мурзы. – Они понимают только разговор сабель.
– Время похода объявлю завтра, – провожая из шатра приближенных, объявил Танбал. – А сейчас я нуждаюсь в отдыхе!
Василий Арапов проснулся с трудом. После вчерашней непривычной работы ломало все тело. Атаман даже не сразу понял, где он. Василий еще не свыкся с переменой в жизни, и казалось ему, что стоит крепко заснуть и вдруг проснуться, все окажется по-старому и он увидит знакомые стены куреня в Яицке, лампадку в углу и пустой стол.
Но глаза привычно увидели тоненькие солнечные лучи, пробивающиеся сквозь плетеные стены шалаша, закрывавшую вход грубую холстину и за порогом шалаша… Да что же это такое? Он быстро поднялся и вышел на воздух. Искрящаяся красота природы очередной раз потрясла его. Все как будто изменилось за минувшую ночь.
Следуя заведенному правилу, атаман пошагал к реке мыться. Было свежо, но Арапов скинул рубаху и ожесточенно обтирался холодной водой, кряхтя от наслаждения.
Нет, ничто не привязывает к месту так сильно, как труд. Можно прожить много месяцев на новом месте и чувствовать себя посторонним. Но достаточно один-два дня поработать, и человек уже сроднился с местом и смотрит кругом как хозяин. Срубленные деревья и пеньки сами по себе неинтересны, но они возбуждают чувство гордости и удовлетворения, если человек знает, что деревья повалены им, что ЕГО топор валил этих исполинов, это ЕГО силушка выкорчевывала из земли пни, это капельки ЕГО пота окропили лес и землю вокруг.
Услышав донесшийся сзади хруст, атаман обернулся и увидел Степаниду Куракину. Молодая женщина умоляюще смотрела на него, а из глаз на бледные щеки выскользнули две крупные слезинки.
– Што, за Гурьяна корить пришла? – Арапов хотел спросить еще что-то, но горло вдруг сдавил спазм, и глазам стало щекотно от набежавших слез.
– Ево ужо не воротишь. – Степанида отрывисто вздохнула, смахнула слезы и устало присела на песок. – Да и корить-то тя за што? Не слепая, зрю, и без того маешься. Да и Гурьян не из тех был, хто за бабью юбку цепляется. Знать, на роду казаку было писано зараз сгинуть в безвестность.
– Пошто хоронишь загодя? – Атаман подошел к Куракиной, сел с ней рядом на песок и, подобрав камушек, с досадой швырнул его в реку. – Как знать… Мож, в полон к степнякам угодил, а мож…
Степанида не ответила, припала к плечу Арапова и горько расплакалась. Беспомощно, как все мужчины перед женскими слезами, атаман моргал глазами, неумело гладил ее руку и…
– Не могли степняки с Гурьяшей сладить. И в полон увесть не могли. Он… он… – Степанида разрыдалась еще горьше и сжала кулаки. – Не по зубам поганцам Гурьяша мой.
– Да будя те… будя! – Арапов замолчал, подыскивая подходящие слова, но не находил их. Он сидел раздраженный, обессиленный внутренней борьбой, смутный…
– Василь,