Дина Алексеевна уже была в своем рабочем кабинете.
– Проходите, садитесь, – пригласила она.
В центре просторного кабинета горели четырех рожковые светильники, освещая массивный стол буквой «Т», во главе которого в большом кожаном кресле утопала Дина Алексеевна. На ней было длинное платье из дорогого материала, плотно прилегающее и подчеркивающее ее стройную фигуру. Она была какой—то величественной и чужой. Во всяком случае, ничего не осталось от той Дины, Кобры, простой, задорной бабы— хулиганки, с которой он общался не так давно. Халус сел на предложенное ему место, заморгал глазами, он был так близко к ней, что слышал ее дыхание и не знал, как быть, но его выручила Дина Алексеевна: она дважды крепко чихнула, помассировала переносицу и отодвинулась назад вместе с креслом.
– Звиняйте, Дина Алексеевна, я малость опоздал, больше такого не повторится, честное партийное. Я не думал, что так быстро закончится ваше сидение на этом буро.
Кобра смотрела на него в упор. Какая—то презрительная улыбка скользнула по ее губам, глаза впились в него не моргая. Это были не ее глаза, это были глаза секретаря окружкома партии.
– Не буро, а бюро, не звиняйте, а извините. Вам катастрофически не хватает грамотности, культуры речи, – сказала она, как бы сожалея.
– Я юнирситетов не заканчивал, – сказал он, опустив голову.
– Ну ладно, не будем об этом. Я хотела вас спросить, как вы будете работать, с чего начинать, ведь вы мой выдвиженец, и мне было бы очень обидно, если бы дела у вас пошли плохо. У вас совершенно нет опыта руководящий работы, дело, за которое вы взялись, не из легких. Сельское хозяйство всегда было горячей точкой партии, даже болезненной точкой, я бы сказала. Хоть оно и базируется на передовом учении, но мы вынуждены закупать хлеб у капиталистов, тратить на это золотые запасы страны, перекачивать нефть теплоходами. Вы это понимаете? С чего же будете начинать?
– Я…я постараюсь, – Халус начал заикаться, руки стали дрожать. Таким Дина видела его впервые, жалкого, беспомощного и все больше разочаровывалась в нем. – Они у меня попляшут, я им покажу… я их научу родину любить.
– Кто попляшет? О чем вы говорите?
– Люди… попляшут, – ответил Халус. – Я имею в виду тех, кто будет увиливать от работы, в особенности единоличники. Я их зажму так, чтоб им ни дыхнуть, ни… сами понимаете… короче я начну с дисциплины.
– Да подождите вы с этим. Это, само собой разумеется: социализм