«Есть ли солнце? – спрашивали родители, – Хорошего тебе дня!»
Глава 12
Соня была хозяйкой жизни. Она родилась такой. В тридцать шесть лет она стала владелицей большого дома, земли вокруг него, розовых кустов вдоль низенького забора, ограничивающего участок, четырех апельсиновых деревьев и моря, что синело в сотне метров от особняка. Дом и все, что его окружало, признавал ее старшинство и прислушивался к ней, боясь пропустить не то, что слово, даже изменение интонации.
Муж Сони умер молодым, ему едва исполнилось пятьдесят четыре. Возможно, его убил страх пропустить какую-то мелочь в бесконечных монологах жены. Но, скорее всего, он покинул этот мир потому, что однажды Соня ощутила обременительность для собственной персоны его бездарного существования. Он утомил ее своей абсолютной никчемностью дома и неконтролируемостью, когда находился за его пределами – на работе, на встречах с друзьями. Чем он занимался в это время? О чем думал? Иногда он возвращался таким чужим, таким независимым из этих отлучек, иногда, вернувшись, пытался гнуть свою линию, грубил и не хотел ее слушать!
Соня не спала ночами, пытаясь понять причину его неповиновения. Эти раздумья и переживания изнуряли ее. Однажды ей надоело мучиться в неведении, и она сказала решительно: хватит. Все произошло почти мгновенно. Здоровый до того мужчина схватился за сердце, лицо его посерело, и все было кончено в одну минуту. Она не чувствовала ни вины, ни сожаления.
Дочь, стала ровесницей матери в свои тридцать. Дальше они старилась вместе. Большие и маленькие зеркала в доме отражали их морщинки и складочки, появлявшиеся в одно и то же время, и их синхронное тотальное поседение в шестьдесят сониных, когда из дома ушел единственный человек, так и не подчинившийся этой женщине, – ее сын.
Сын был другим. Его будто бы подменили в младенчестве. Соня не могла допустить мысли, что он был просто похож на нее. Он всегда вел свою игру: он смеялся, когда Соне было грустно, и плакал, когда ей было весело, и не из чувства противоречия – тогда бы это была не его игра – а потому что в эту минуту ощущал себя именно так. Он жил беспутной жизнью, ловко обходя законы и запреты, возведенные матерью, а однажды ушел вслед за тощей до прозрачности белокурой дурочкой со вздернутым носом и серо-голубыми глазами, непонятного роду-племени. Соня бросила ему вслед свою дорогую деревянную трость, на которую незадолго до того решила опираться при ходьбе, дабы легче было нести ставшее в последнее время тяжелым тело, а еще больше – чтобы напоминать домашним о тяготах своего существования. Палка попала в косяк двери прямо за спиной сына и треснула, а он даже не обернулся.
После ухода сына Соня Ступка поседела за одну ночь. Это произошло не столько из-за утраты, сколько оттого, что впервые мир так жестко указал ей ее место, напомнил, что она не всесильна, что кроме ее крепких, маленьких рук, направляющих