Василий Иванович, видя, что Агий трезвеет от воспоминаний, подал ему лук.
– Покажи, покажи, как надо целить!
– Эко! Какие же княжичи у нас все дураки! Царь не зря выводит вашу свору под корень. Смотри! Видишь на березе пичугу? Нет, пусть живет, Господа славит песнями! Вон шишки на елке! Видишь, три их там? Стреляю в среднюю.
Уронил голову на грудь, всхрапнул, вздрогнул, поднял лук и сшиб стрелой среднюю шишку.
– То-то!
Василий Иванович тотчас поднес стрелку романеи. Шептал:
– Славный ты лучник! Спасибо за науку. Хорошо меня поучил. – И почти кричал в ухо: – Из лука мы стреляли. Из лука!
– Из лука, – согласился Агий, всхрапывая.
– А теперь скажи: батюшка мой, Иван Андреевич, на Поганой луже с Иваном Грозным был?
– Был, – кивнул Агий, – и я был.
– Ты был, а князь Шуйский, князь Иван Андреевич был?!
Агий засопел, поглядел на своего гостя недовольно:
– Все ухо мне прокричал… Чего шумишь? Был. Поганая лужа, говоришь, – засмеялся. – Это после нас она стала поганая, теперь Пожаром зовется. Красная площадь. Мы ее выкрасили.
– Неужто правда, что зараз сто человек порешили?
– На казнь вели три сотни. Виселицы поставили, разложили крючья, здоровые иглы, разожгли печи, сковороды накалили добела… Торгаши как увидели, что делается, не затворяя лавок, не собрав денег, кинулись бежать… А Иван-то Васильевич обиделся. Разослал по Москве гонцов скликать народ обратно, обещал всем, кто придет, царскую милость… Куда деваться, пришли. Иван Васильевич сам спрашивал москвичей:
– Праведно ли я караю лютыми муками изменников?
Народ и закричал на радостях, что его-то не трогают:
– Будь здрав, государь! Твоим злодеям злодейская смерть!
– Радуйтесь! Бог дал вам милостивого царя! – изволил молвить благодетель наш и повелел отпустить из приговоренных к смерти прямо в толпу сто восемьдесят счастливцев. Сто двадцать нам отдал… Такого и в Новгороде не бывало. Жарили мы людей, в разрезанные животы раскаленные камни клали. Убить же до смерти – упаси Господи, терзали, как и в аду небось не умеют. Иван Васильевич чуть не каждого почтил, а за ним сын его, царевич Иван Иванович, и всякий чин руку прикладывал к мучительству. Царь за всеми следил. Если бы кто заупрямился, тотчас бы сам в котел с кипятком попал, как казначей Фуников. Его то в кипяток окунали, то в ледяную воду… У нас, у опричников, уж так заведено было: делай, как великий государь делает… Перечить упаси тебя Бог. Князь Репнин на пиру «харю» не пожелал надеть – головой поплатился.
Василий Иванович поднес Агию еще одну чару романеи, но Агий, погружаясь в пьяный туман, все бормотал и бормотал:
– На другой день мы насиловали жен и дочерей убиенных… А