– Да упаси бог, Алексей Викторович, – пытаюсь успокоить я разволновавшегося шефа. – Вы же знаете, я не русофобка, равно как и не русофилка, а Сан Саныч совсем не тот фрукт, который бы мне хотелось съесть. Более того, он даже не директор издательства, чтобы мне взволноваться за свои писательские способности.
– Ага, фрукт. Ещё какой фрукт. Дуриан вонючий, – тихонько ворчит за моей спиной секретарша кафедры Мила.
Теперь уже на мою защиту поднимается профессор Проскуряков. Мы много лет дружны, и оба очень дорожим этой дружбой. Федя своих в беде не бросает, а его защита дорогого стоит: как-никак в глазах многих будущий ректор.
– Я требую, чтобы Сан Саныч немедленно извинился перед Дарьей Сергеевной! – отчётливо, с нажимом объявляет он. – Кроме того, настаиваю на прекращении обсуждения высосанного из пальца «дела Маши Савельевой», как не имеющего оснований для порицания. К сессии, несомненно, допустить и обратиться в методический совет университета с просьбой создать комиссию для приёма экзамена по конфликтному предмету. Полагаю вопрос исчерпанным. Занесите сказанное в протокол, – обращается он к Миле.
«Молодец ты, Феденька, умница, но, как говорится в народе, не на того напал», – по обыкновению иронизирую я про себя, с интересом болельщика наблюдая за развитием очередного кульбита дискуссии.
Сан Саныч, превозмогая зубную ломоту, приносит мне извинения, но при этом просит ещё несколько минут на дополнения по сути поднятого им вопроса. Глембовский неохотно соглашается. Он вообще избегает любых конфликтных ситуаций, что вполне понятно и оправданно накануне грядущей снежной лавины семидесятилетия, готовой смести его с удобного насеста.
– Мария Савельева опять же не далее как в пятницу, – снова начинает скрипеть мельничный жёрнов Толкунова, – покинув аудиторию, в которой оскорбила лично меня, одним этим оскорблением не ограничилась, а в столовой напала на ни в чём не повинного сокурсника, авторитетного студента-общественника Виктора Прудникова! Я лично был свидетелем того, как Савельева оскорбляла Прудникова и даже пыталась ударить.
Это хрупкая Машка пыталась ударить медведя Прудникова? Да его жирную тушу осиновым колом не пробить!
– Она публично обвиняла Прудникова в расизме и национализме и бросала иные унизительные оскорбления, которые я не решаюсь произнести вслух!
«Ах ты, скромник наш, не решается он произнести. И ай да Масяня, как зовут её сокурсники! Молодец! Поставила на место придурка, каковым и является в действительности откровенный нацбол, невежа и невежда, а также безупречный общественник Виктор Прудников», – иронизирую я по-прежнему, про себя, хотя уже, кажется, пришло время открывать забрало. Оказываюсь опять не права – время безнадёжно упущено.
На кафедре снова поднимается невообразимый гвалт. Теперь уже одни орут в защиту Савельевой, другие поднимают