Сознание работало четко, отстраненно. Сильно мешала скованность и мучительная медлительность движений – но, не считая этого, отделенный чувствовал себя на удивление бодро. Ушибленная надкостница, ссадины и ушибы – все затянуло таким же холодом, как и суставы.
Сержант обернулся назад – трое. Застыли в тех позах, в которых приземлились в окоп и как-то очень не торопясь распрямлялись, глядя на Акулича. Боец шагнул вперед, взмах лопаткой горизонтально перед грудью, слева направо, поперек горла ближайшего противника. «М-е-д-л-е-н-н-о! медленно!» – билось с пульсом в голове. Шаг левой (м-е-е-е-дленно), подшаг правой. Как хорошо, что есть столько времени, чтоб продумать свои действия. Вот только жаль, тело стало таким медленным и непослушным… Одновременно с шагом правой ноги – тычок лопатой в переносицу среднего. Левая рука выхватывает тесак из ножен на поясе первого из троицы и вонзает его между ребер второго. Третий, такой же медленный и неуклюжий, успел встать и почти успел вскинуть МП-38. Удар ребром лопатки (незаточенной частью) по стволу пистолета-пулемета, тычок ножом в глаз.
Кипятком по нервам – первый! Самый первый, с карабином! Он уже отбил или поймал гранату, сейчас выстрелит – и все! Акулич развернулся и увидел… Увидел, что немец еще падает! Точнее, уже почти остановил падение, упершись левой рукой в стенку траншеи. Граната, ударившая в каску, еще отлетала в сторону. За спиной этого немца – еще двое. Вот теперь точно – все…
Пришла отстраненная мысль о странности происходящего: воздух сковывает движения, как вода, а немцы просто не успевают что-то сделать! Удивление разбило хрупкую скорлупу того странного звона, мир рывком вернулся в обычное состояние. Осип, пока разлетались осколки звона, еще успел прыгнуть навстречу карабину и взмахнуть лопатой. Толчок, и привычная тяжесть в руке исчезла. Одновременно в плечо выстрелила боль. Двое немцев в траншее вскидывали свои карабины каким-то странным движением, как будто пытались заслониться ими от чего-то, спрятаться.
Сзади-слева раздался крик:
– Акула, ложись! – И очередь ППШ-41, длинная, нервная, забарабанила по стенкам траншеи, по телам немцев, по брустверу.
Тот самый молоденький солдат стоял в окопе, стиснув побелевшими руками автомат и не замечая, что он уже выплюнул все, что оставалось в магазине. Взгляд его был прикован к командиру отделения.
Как-то сразу вокруг стало людно и шумно. Около Акулича присел взводный:
– Вы, того… Отдохните пока, посидите, уже все, почти все…
Младший лейтенант взмахнул рукой, посылая бойцов вперед, на зачистку окопа, и сам пошел вслед за ними, как-то резко повзрослев.
Сержант сидел на дне окопа, обхватив руками колени. Его трясла крупная, неостановимая дрожь, зубы сжались как тиски. Это «выгорали» остатки гормонов, эндорфинов и прочей «активной биологии» в крови, хоть сельский парень Осип Акулич и не знал этого. Его рука сжимала обломанный черенок лопаты. Глаза сержанта невидяще смотрели