Покров с надвратными иконами
зарю встречает властным звоном,
плывущим над погостом с клёнами,
и мне б хотелось на котором
однажды лечь под свежей пахотой,
пока её не смёрзлась проба,
чтобы у паперти распахнутой
стояла твёрдо крышка гроба.
…Но идущим путями скользкими
невместно и мечтать об этом.
Не стоит кладбища Никольского
не брезгающий белым светом.
За верную измену родине
взамен широких листьев с веток
ему махровых черносотенных
на крест навешают виньеток.
II
…Удушает прах летучий
Это – когда опять без угла,
а дело вовсю к зиме.
Электричка клацнула и ушла,
нас утопив во тьме.
Ещё в пути человек простой
всё угостить хотел,
да я в ответ мотнул головой:
не буду, дескать, – говел.
На полустанке ледок и слизь.
Пришлось его довести:
– А ну, браток, на скамью садись,
а я побежал, прости.
…По чёрным путям к любимой своей,
где её отец-инвалид
из суток в сутки на койке спит,
где венчик газа всю ночь горит,
но стоек сквозняк с полей.
Первый снежок завсегда служил
ссыльному для охот.
Наливки няниной заложил,
вскочил в седло и – вперёд.
Под небом дымчатым с бирюзой
лицейский аллюр…
А тут
скорее сам бежишь от борзой,
слыша спиной: ату!
Не разбирая, где топь, где мрежь,
где лес, а где городская муть.
И сорок вёрст пробежишь, допрежь
найдёшь – у кого стрельнуть.
…И всё угадывая в пути
не просто смерти грядущий час,
а миг, когда пригласят пройти
иль дотянут блатную козу – до глаз.
Забудь, чего я тебе скажу.
А не забудешь – что ж.
Я сам, что тать, по ночам дрожу
и выкрикну первым: ложь!
Заворожённо с дубовых крон
рушится ржавый лист.
Руины красной щербат пилон.
Ветра холодный свист
по-уркаганьи прилип к лицу.
Ухватчив сухой репей…
Здесь бы повёл я тебя к венцу
мимо живых ветвей
во дни – как ладан катил слои
к оперенью свеч, за которым Спас.
Чтоб отец, и мама, и все твои…
Далека дорога обратно – и
на заре ободок у глаз.
В чужом дому. Книгу возьму
(а дело к зиме – беда!) —
или слово не по уму,
или белиберда.
Посеребрён вдалеке лесок,
и обесчещен храм.
Как ржав кирпичный его песок,
когда долетает к нам!
…Скоро за раму сала