Место встреч и расставаний. Сара Маккой

Питер натянул свежие трусы и новую хрустящую рубашку, прикрывая багровые шрамы на грудной клетке и спине – сувениры от офицера СС, недовольного тем, с какой скоростью Питер укладывал надгробные плиты с близлежащего еврейского кладбища при мощении дороги в Терезине. «Эй ты, – всплыл в памяти голос мужчины, бьющего его дубиной. – Давай быстрее. Быстрее! Или я тебе так наподдам по жопе». У Питера было преимущество – он понимал этого мужчину, говорившего на родном языке Питера, – в отличие от заключенного рядом, который, не уловив смысла, продолжал двигаться недостаточно быстро, чтобы это устроило офицера, который тут же спустил на него собак. Даже здесь, в Ткацкой комнате, Питер иногда вдруг просыпался ото сна, в котором ему приходилось снова и снова переступать через жгуты кишок, дымящихся на надгробных плитах.

      Дом завибрировал, когда гаражные ворота – новинка, к которой Питеру еще предстояло приспособиться, – с грохотом поехали вверх по направляющим, а минуту спустя Питер услышал рев кузена Сола: «Эстер, я дома!» Раздался резкий и отрывистый голос Эстер, затем – треск выковыриваемых из лотка кусочков льда и чоканье стаканов. Сол требовательно спросил: «Где мой сюртук? Ты его забрала из чистки?» Снова Эстер: неразборчиво, но уже ближе. Возможно, она, стараясь не отставать, семенила немного позади Сола, громыхавшего по коридору. «Что? – переспросил Сол. – Белая рыба. Давай немного. Я умираю с голоду». Матрешки загромыхали на столе возле раскладушки, когда тяжелая поступь Сола послышалась ближе. Сол мог быть близнецом отца, которого отделили при рождении и увезли в Америку: низкие, коренастые, крепко сложенные мужчины, которых было слышно за сотню метров, с превосходными сигарами во рту, которые они вынимали лишь для того, чтобы выпустить дым и высказать свое мнение. Мужчины, которые своими силами добились успеха и у каждого из которых имелось свое собственное адвокатское бюро, – так называемые влиятельные люди. По крайней мере, Авраам, отец Питера, таковым являлся до того, как нацисты разрушили его дело; и даже тогда Авраам продолжал сосредотачивать деньги и влияние в организациях, переправлявших еврейских друзей в дальние страны. Позже, после того как нацисты забрали Авраама во время Ночи разбитых витрин[15] и отправили его в Бухенвальд, тот проявил себя как упрямый, непотопляемый человек – он вернулся, в отличие от многих других, и продолжил свою незаконную деятельность, на этот раз переправляя кузену Солу денежные средства в сети Сопротивления во вновь созданных в Польше гетто. «Мы НЕ уедем! – бушевал Авраам, как только мать Питера, Рива, затрагивала эту тему. – Ты хочешь, чтобы я склонил голову перед этим отребьем? Наша семья занималась адвокатурой в Берлине, когда их деды-крестьяне свои жопы ладошкой вытирали. Наша семья НЕ убегает». Только после того, как нацисты увезли Авраама во второй раз, – снова в Бухенвальд, как позже выяснил Питер, а потом в Лодзь и наконец в Биркенау, –