«Что тут откладывать? – говорил он про себя. – Чего я дождусь? Надо действовать!»
Но ведь война на носу! Рука здорова. Стыдно рыцарю думать о любви, когда отчизна простирает руки и молит о спасении. Володыевский был честный солдат и, хотя чуть не с детских лет служил в военной службе и участвовал во всех тогдашних войнах, знал, чем он обязан родине, и об отдыхе не думал.
Но именно потому, что он служил родине не из-за каких-нибудь расчетов или выгод, а из преданности, и в этом отношении у него была чистая совесть, он знал себе цену, и это ободряло его.
«Другие бездельничали, а я дрался с врагами! – думал он. – Бог вознаградит солдата и поможет ему».
Наконец он решил, что если теперь некогда ухаживать, то нужно спешить ехать, сделать предложение, а потом или обвенчаться, или остаться с носом.
– Я уж не раз оставался с носом, останусь и теперь! – бормотал Володы – евский, шевеля желтыми усиками.
Но была одна сторона в этом быстром решении, которая ему не совсем нравилась. Не будет ли его предложение, тотчас же после оказанной им услуги, похоже на назойливость кредитора, который хочет как можно скорее получить свой долг с процентами.
«Может быть, это будет не по-рыцарски?»
Но за что же тогда требовать благодарности, если не за услуги? А если такая поспешность будет ей не по сердцу, ей можно сказать: «Мосци-панна, я бы охотно целый год ездил к вам и смотрел бы в ваши чудные глаза, но я солдат, и долг мой зовет меня на войну!»
«Непременно поеду!» – говорил себе Володыевский.
Но минуту спустя ему пришло в голову другое. А вдруг она скажет: «Ну так идите на войну, пан солдат, а когда она кончится – ездите целый год и смотрите мне в глаза, потому что я незнакомому человеку не отдам ни души, ни тела».
Тогда все пропало!
Что все пропадет, Володыевский знал прекрасно, потому что, уж не говоря о девушке, которую за это время может у него отнять кто-нибудь другой, он не был уверен и в своем постоянстве. Совесть подсказывала ему, что чувство в нем загоралось так же быстро, как солома, но так же, как солома, оно и гасло.
Тогда все пропало! Тогда уж скитайся опять, солдат, из лагеря в лагерь, из битвы в битву, без родного крова, без близкого человека!
В конце концов он и сам не знал, на что решиться.
Ему стало тесно и душно в пацунельском домике, он взял шапку и пошел подышать весенним солнечным воздухом. На пороге он наткнулся на одного из пленных казаков Кмицица, который по разделу достался Пакошу. Он сидел на пороге и бренчал на бандуре.
– Что здесь делаешь? – спросил Володыевский.
– Граю, пане, – ответил казак, поднимая исхудалое лицо.
– Откуда ты? – продолжал спрашивать пан Михал, обрадовавшись, что может хоть на минуту прервать свои размышления.
– Издалека, пане, из-под Вягла.
– Отчего