– Дурочка поет, – отвечала дама.
У лунного просвета наружной галереи стояла певица и продолжала свою песню, размахивая руками над головою и слегка покачиваясь из стороны в сторону. На дворе стояла куча арестантов, одетых по-немецки, в пальто и шинелях, а посредине этой кучки красовалась высокая фигура в черкеске и высокой белой папахе. Это арестанты дворянского отделения и между ними получивший огромную известность г. Караханов. Кучка то раздвигалась, то сдвигалась, группируясь около Караханова, который стоял, подперши «руки в боки», как сидят обыкновенно игрушечные гусары. Дурочка смотрела на дворян и старалась кричать как можно громче. Слов песни я разобрать не мог. Странный резонанс мешал их расслушать.
– Эй, ты, послушай! – крикнул ей Ярошенко. Певица не слыхала или не хотела обратить своего внимания на это воззвание и продолжала петь.
– Послушай! – крикнула надзирательница и назвала арестантку по имени.
Арестантка оглянулась и, увидав Л., бросилась к нему со всех ног, прихлопывая себя ладонями по ляжкам.
– Барин хороший! Ваше благородие, дай ручку. – Она бросилась ловить его руку, которую Л. отнимал, говоря ей: «Не надо, не надо».
– Нет, дай, дай ручку.
Она наконец-таки поймала руку Л. и, чмокнув ее своими слюнявыми и синими губами, скороговоркой сказала:
– Дай грошик.
– А не будешь петь?
– Дай грошик, – повторила безумная.
– Петь не станешь?
– Грошик дай, голубчик; я его спрячу.
– Я дам, если не будешь кричать.
– Ну дай.
– Только не кричи. – Л. вынул две серебряные монеты и дал их арестантке. Она схватила их, как тигренок в клетке зверинца схватывает кусок мяса, неожиданно шмыгнула между мною и Л., бросилась сначала в один угол коридора, потом в другой, и все лепетала: «Я их спрячу, сейчас спрячу».
– Только не кричи, – сказал Л.
Арестантка молчала и продолжала суетиться.
– Слышишь! не кричи, а не то посадят в карцер.
– Нет, за что в карцер? Я не буду кричать, – пробормотала арестантка и опять метнулась со своими деньгами. Карцера здесь, кажется, все очень боятся.
– Теперь ей пошли хлопоты с деньгами, – сказала, добродушно улыбнувшись, надзирательница.
– Скажите, пожалуйста: зачем ее здесь держат? Ведь ясно, что она слабоумная или сумасшедшая, – спросил я.
– Подите же! Посылали на освидетельствование, так ученые порешили, что она здорова.
– Странно!
– Что же делать?
– Она всегда такая?
– Всегда.
– За что ж ее арестовали?
– За бродяжество.
– И будут держать в тюрьме?
– Да вот держат.
Мы взошли с галереи в коридор. Хотели идти в больницу, но не пошли, потому что там оспа, а у Л. дома дети. Пошли в общую женскую тюрьму.
У женщин очень большая и