Юлия тогда едва не лишилась сознания от холодности этих слов, от их рассчитанной оскорбительности. И бросилась вон из того закоулка Зимнего дворца, который был, стараниями преданных слуг, превращен в некое подобие любовного гнездышка и куда только двое из многочисленных обитателей Зимнего могли входить: император и его молоденькая, неистовая, пылкая, очаровательная, обольстительная фаворитка, к которой он совершенно охладел в одно мгновение, подумав при этом, что с замужними женщинами сходиться все же гораздо безопасней.
У них всегда есть супруг, готовый дать свое имя бастарду. А с этими девицами хлопот не оберешься!
Конечно, Юлия кинулась тогда прямиком к деду. К человеку, который был ей ближе всех на свете. Ближе матери, которая вскоре после рождения Юлии уехала за границу и вела там очень свободную жизнь, и, конечно, отца, генерала Палена, который и самого Юлия Помпеевича Литту, и собственную дочь отчего-то терпеть не мог.
Бабушка к Юлии всегда оставалась как-то неприязненно-равнодушна. Впрочем, Екатерина Васильевна Литта, по первому мужу Скавронская, урожденная Энгельгардт, вообще была слишком ленива, чтобы с кем-нибудь хоть какие-то отношения поддерживать. Она всю жизнь более всего любила лежать на мягких подушках дивана, покрывшись роскошными шубами, и ничего не делать. Знавшие ее в молодые годы люди рассказывали как презабавные анекдоты, что ей частенько присылали ящики с модными вещами, заказанными в Париже, и шкатулки с драгоценностями, но она не давала себе труда даже приказать их открыть. Ей было лень. Она сохранила свою изумительную красоту, вот разве что раздалась не в меру.
Дед был совсем другим… Вот он Юлию любит, обожает, она это чувствовала! И он, конечно, поможет в той беде, в которую она попала!
Юлия не сомневалась: дед сможет убедить императора, что ребенок должен родиться. Ведь это сын Александра, его родное дитя! У него нет наследника, а теперь будет!
Она примчалась к деду с нетерпением и надеждой, однако была изумлена, услышав, что он предлагает ей тот же выход, который предложил – вернее, приказал! – и император. Литта тоже считал необходимым избавиться от ребенка.
Когда Юлия услышала об этом, у нее началась истерика. Она кричала, рыдала, хохотала, словно лишившись рассудка. Литта не в силах был ее успокоить и прибегнул к самому решительному средству: отвесил ей пощечину, потом другую… И Юлия онемела, замерла, а потом стала плакать тихо и горько, безнадежно и покорно.
Литта понял, что самое страшное позади и теперь Юлия сможет внимать его доводам.
– Поверь, ненаглядное дитя, – говорил этот могучий, красивый человек, утирая слезы дрожащей девушке и плача вместе с ней, – опасно заводить государевых бастардов, особенно если эти государи не хотят знать своих детей и даже слышать о них не желают. Если мы сейчас ослушаемся императора, мы навлечем на себя его гнев и озлобление света. Это ляжет тенью и на твоих потомков – я уж не говорю обо всей нашей семье! Если же ты в настоящем покоришься воле государя, он почувствует