И нек зна се доклен је свијета
како чини бољи од горега,
и нек знаде грдни Османлија
да каурка може родит цара,
тер уз цара и Божијег дара.
Па како му још једанпут крескне
да без чуда из Европе скокне,
нек одлази откуда је доша;
вријеме је, срок је његов проша
ол’ га тамо не бит ни овамо [100, I, 35-36].
Автор радуется триумфу русской армии, так как она не только облегчила турецкое ярмо, но и явилась олицетворением победы православной веры, объединяющей славянские народы.
Весьма значим в данном произведении образ Карагеоргия Петровича – предводителя Первого сербского восстания (1804-1813гг.). Вообще, эта историческая личность занимает одно из центральных мест в творчестве П.П.Негоша. В «Новой песне черногорской о войне русских и турок, начатой в 1828 году» автор подчеркивает влияние Карагеоргия не только на ход сербской истории, но и на мировую политику. Так, турки считали организованное ими убийство Карагеоргия одним из своих важнейших достижений, направленных на сохранение целостности Османской империи:
Ако л’ су се сви краљи сложили,
и ту слогу разврћи је ласно
кад смо главу змаја најжешћега
откинули, теби донијели –
из Тополе Црнога Ђорђије [100, I, с.19].
А российский император скорбит о смерти предводителя восстания, называя его своей «правой рукой» в вопросе защиты православной веры:
Кад разумјех Србе витезове,
љуто ми се срце увријеђе,
и жалост ме повиша пристиже
кад чух за смрт Црнога Ђорђија,
моје десне из рамена руке [100, I, с.17].
И хотя это несколько преувеличено, фактом остается преданность Карагеоргия союзу с Россией, что иногда подается как причина поражения Первого сербского восстания – мол, это произошло из-за объявленного перемирия России с Турцией: «Некоторые писатели расположены обвинять Россию за это несчастие сербов, но что сам верховный вождь Сербии думал иначе, видно из того, что когда после бегства он очутился в Австрии, и пограничный генерал спросил его: где он, со спутниками своего изгнания, желает жить, в Австрии или России? – то он три раза отвечал одно, к великой злости Шваба: «в России». Во время же своего заключения австрийцами в Грацкой крепости, на вопрос губернатора Гогенцоллерна: какому царю верен? он, указав на русский орден, отвечал: «чей знак на себе ношу, тому и верю, и останусь твердым в том до конца моего; а если бы не был верен ему, то и другому верным быть не могу». В этом случае он должен был руководиться не только опасением за свою жизнь в руках коварной Австрии, сто лет пред тем заморившей в своей тюрьме последнего сербского деспота Георгия Бранковича, но и естественным чувством доверия и расположенности к России, которое он разделял с сербским простым народом» [17, с.106-107].
Таким образом, уже в ранних своих произведениях Негош поднимал русскую тему, рассматривая ее в ключе