В один из вечеров, когда они вот так сидели в полузабытьи, нирвану их нарушил телефонный аппарат, который был, как пустобрех и шалопай, наказан вечным местопребыванием в углу прихожей. Думая, что это кто-то из филологических заказчиков, Статиков зашел туда, снял трубку и от неожиданности сразу не узнал дрожащий голос своей бывшей тещи. По виду – сухопарая, имея вытянутый профиль как у стерляди, она была наделена практичным рассудительным умом, всегда немного ревновала рано вышедшую замуж дочь, давая наставления из своей первой молодости; но не желала их рассорить, и мужа своего держала крепко.
«Прости, Сергей, не знаю, как ты отнесешься к моей просьбе, – произнесла она без перехода, поздоровавшись. – Вы разошлись и у тебя сейчас своя семья. Да, Лена бросила тебя, когда ты был в больнице, и поступила дурно. Но у меня есть внук, твой сын. Мне больше некому звонить: везде уж обращались – все впустую. Я ради внука и звоню. Мы с мужем получили тягостную весть. Коли судить по штемпелю – оттуда. Не знаем, что и думать. Может, у тебя еще остались связи на твоей былой работе, сумеешь что-то разузнать? Пропала наша Лена! Кажется, ее уж больше нет»
Зная нрав Елены, Статиков подумал, что это всё необоснованные страхи ее матери, решившей заодно прощупать его отношение к своей пропавшей дочери, и пообещал зайти, как сможет. Но утром – натощак и по наитию, как у него в последний год случалось, он понял, что надо поторапливаться. К тому же Маша позвонила, сказала, что у нее недоброе предчувствие. Поэтому, позавтракав, он сел в машину и по незабытому еще за давностью своих свиданий с тещей адресу поехал в отдаленную часть города, минутах в сорока от центра. Так он получил открытку с видом виноградного холма у Каталонских гор и ту скупую информацию, которой поделились с ним убитые безвестностью родители Елены.
Изображенный на открытке или же похожий вид, с конической колонной маяка на каменистом берегу среди олив, но без холма в перспективе, он живо разыскал по Интернету. Сделав ксерокопию и пробуя сличить одно с другим, вертел, вертел в руках и то и это, не зная верить ли проставленному штемпелю. И, наконец, надумал показать Максиму.
На лекцию, которая для всех, кто жаждал пробудиться и спастись, была по-прежнему по пятницам, он опоздал. Увидев его через дверь, Максим сию минуту понял, что случилось что-то экстраординарное, прервал занятие и вышел. Они расположились в арке, у полуоткрытой двери.
– Капкан, –