– Признаться, я струхнул, хотя чего-то в этом роде ожидал!
Взглянув на корочки служебного удостоверения, он заявил пришедшему сотруднику, что как пионер «всегда готов» и отнесется к этому со всей душой. И там, куда его потом позвали, заполнил всевозможные бумаги. Но вышло так, что все заверенные подписью листы и бланки, которые ему там выдали для заполнения, когда его уже и след простыл, переменились, стали первозданно чистыми.
– Нашлись-таки сообразительные люди в этом ведомстве, к большому счастью для меня! – сказал он, ухмыляясь. – Оставили с тех пор в покое и больше уж на роль защитника отечества не приглашали.
Держа в руке стакан, он поворочался на стуле, стараясь высвободить больше места для своей не умещавшейся в гостиничный метраж фигуры. Да, кухонька была под стать всему жилищу. В углу – урчащий холодильник, напротив – стол, садиться за который можно было лишь поодиночке, и щелевидное пространство перед газовой плитой, в котором умещалась только Вика при ее пропорциях. На самом деле ее звали Тоней, а имя Вика было в моде и к ее лицу, как, улучив момент, она сама призналась. Максим терпел ее присутствие в той мере, в какой это способствовало его здоровью и ни к каким гражданским актам не обязывало. При этом он как-то умудрялся относиться к ней и с должным уважением и в то же время как к предмету обстановки. Если лучше знать его характер, то можно было бы сказать, что он по-своему любил ее. И чувственной честолюбивой Вике это нравилось. Пользуясь ее стряпней, он не сидел как книжный йог на рисовой диете, часто и помалу перекусывал, не прочь был выпить иногда для обострения ума, предпочитая или виски, который приносила, опустошая бар своих родителей, его двадцатилетняя любовница, или под хорошую закуску – пиво: для улучшения пищеварения.
Выслушав приятельскую байку про вербовку в КГБ, Статиков почувствовал, что должен что-нибудь сказать для поддержания беседы. Он понимал, что него ждут некоторой осмысленной реакции, хотя в душе не так уж рад был разговору. К тому же тот портвейн, которым попотчевал Максим, посеял в голове туман, действовал транквилизатором. Ему хотелось намертво забыть о прошлом, о том, что опосредованно связывало его раньше через служебный аппарат Варыгина, бессменного главы профкома Управления (может быть, – он этого не мог уверенно сказать) с какими-то спецслужбами.