– Я работаю в Управлении охраны Президента, – сухо произнес Севостьянов. – Он будет баллотироваться на второй срок и победит. В призывах и лозунгах коммунистов и вашего лидера нет и намека на возможные репрессии.
– Ты умный мужик, Юрий Иванович, пистолет придумали и сделали не для того, чтобы им размахивать, не флаг. Оружие изготовили для убийств, если его берут в руки, то обязательно стреляют. Се ля ви! А если наш лидер решит, что пистолетом можно гвозди забивать, ему дадут в руки молоток и отправят туда, где забивают гвозди. Но лично тебе бояться нечего, нам такие люди будут нужны в большом количестве.
Полковник Севостьянов несколько удивился уверенности контрразведчика и его неосторожной откровенности, подумал, не слишком ли он, полковник охраны, уверен в могуществе своего шефа, и неожиданно вспомнил пословицу, предупреждающую об опасности складывать все яйца в одну корзину.
А хозяин благодушествовал, пребывал в отличном настроении, ухаживал за дамами, с юмором рассказывая, как расчищал тайгу за то, что раньше времени начал перестройку и приватизацию, в те времена его действия подпадали под определенные статьи Уголовного кодекса и премировались длиннющими сроками. Юрий Карлович пил и ел вкусно. Крупной фигурой, раскатистым голосом, который покрывал шелестящий говорок гостей, походил на Гаргантюа в окружении людей мелких, обсуждающих свои маленькие проблемы. Горстков смотрел на своих гостей не свысока, а с умилением – он уже выпил солидно, – с жалостью, как взрослый смотрит на детей, которые расстраиваются из-за сломанной игрушки, не ведая, какие еще поломки ждут их в этой жизни.
Депутаты, заместители, помощники, глупые и несмышленые, переживают, что день грядущий им готовит. Вчера одни выборы, сегодня другие, зарплата из казны, но в казну необходимо вкладывать, иначе брать станет нечего. А для этого необходимо зарабатывать, а не разговаривать.
Горстков зарабатывал с раннего детства, почему-то мы все время тычем пальцем в немцев и прочих американцев, утверждая, что вот они умеют работать и сколачивать капиталы, словно на Руси испокон веков не жили работяги, некоторые создавали фамилии, строившие заводы и создававшие финансовые империи. Живем, зажмурившись, словно и нет в Москве ни Третьяковской галереи, ни дома Пашковых и многого иного, красивого и вечного, сделанного русским «вором и пьяницей». И храм Василия Блаженного вырос сам по себе, и иностранные посольства разместились в особняках на Поварской и в прилегающих переулках с «иноземными» названиями: Хлебный, Скатертный, Ножевый и прочая.
Юрий Карлович очень огорчался, что у него нет сына. После рождения Юлии врачи категорически запретили жене рожать. Юрию Карловичу был нужен внук, и желательно побыстрее, пока он еще в силе да здравом уме и на ногах крепко стоит. Уж он бы из парня человека вырастил, знал бы, что труды его не по миру развеются, в России осядут, людям служить будут. Горстков перехватил взгляд Алентова, кивнул на дверь, отер рот салфеткой, легко поднялся, расправил богатырские плечи.
– Нина