– Ты должна вернуться домой.
– Я надеялась остаться у тебя.
– Ты должна вернуться в свою квартиру.
– Не могу. Лионель перевозит ее туда.
– Это не мое дело.
Было просто ужасно видеть ненавидевшую всякие стычки маман, говорящей такое прямо перед церковью, на глазах Господа и людей. Как могла она быть такой жестокой с родней по плоти и крови?
– Пожалуйста… – заговорила тетя Каро. – Мне не вынести одиночества…
Взгляд маман метнулся в мою сторону. Я ожидала, что она обнимет свою сестру, как обнимала меня, если я падала и обдирала коленку, но маман произнесла:
– Я не хочу, чтобы на моих детей оказывали дурное влияние.
Разведенные были даже хуже падших женщин. Моя матушка верила в то, во что велела ей верить Церковь, но разве не могла она сделать исключение для сестры?
– Мне просто некуда идти, – сказала тетя Каро. – У меня совсем нет денег.
– Пожалуйста, маман, – попросила я.
Но ее лицо лишь стало еще жестче.
– Развод – это грех!
– Но мы ведь можем попросить прощения за этот грех на исповеди, – заметила я.
Когда маман не могла победить с помощью логики, она применяла силу. Схватив мою руку, она потащила меня по улице к дому. Я оглянулась на тетю Каролину. Она смотрела нам вслед, прижимая к груди дрожащую руку.
Когда мы вернулись домой, я сразу бросилась к комнате Реми, но едва схватилась за дверную ручку, как передо мной очутилась маман:
– Не расстраивай брата!
Через несколько дней я спросила о тете Каро, уверенная, что маман смягчится. А она ответила:
– Еще раз упомянешь ее имя – и я выгоню тебя из дома!
Я поверила ей.
Две недели я хранила молчание, или молчание хранило меня. Но наконец, не в силах больше таиться от Реми, я присела на его кровать. Брат был бледен, и я знала, что он измучен непрерывным кашлем, сотрясавшим его тело.
– Из-за этих горчичников ты пахнешь как воскресное жаркое, – поддразнила я его.
– Очень смешно.
– Извини.
Я протянула руку, чтобы растрепать ему волосы. Если он позволит, значит простил мою шутку. Если нет – значит все еще сердится.
Он позволил.
– Тебе лучше?
– Вообще-то, нет.
– Ох…
Я не осмеливалась рассказать, ведь маман предупредила, что нельзя огорчать Реми. Мы с родителями жили в страхе перед рецидивом болезни. Мы разговаривали шепотом, когда думали, что Реми спит, мимо его комнаты проходили на цыпочках…
А в чем дело? – почувствовала я его вопрос.
Ни в чем, – ответила я.
Расскажи, – настаивал Реми.
Да, иногда мы общались именно так.
Он внимательно слушал, пока я выплескивала свою боль. Я верила, что любовь нашей матушки льется независимо от условий, а она вдруг ее выключила, как водопроводный кран. И что теперь будет с нашей тетей?
– Маман говорила, что тетя Каро хотела вернуться в Макон, – медленно произнес